Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Литературные портреты

– Кто в этом доме живет? А тетя Ляля здесь живет? А где? А где улица Восстания? А здесь кто живет? Девочка? А как ее зовут? А почему улица Ленина? Ленин здесь жил?..

Когда выходили с почты, подкатила нарядная машина с красными крестиками на флажке и на фонарике-кокарде. Узнав, что это «скорая помощь», Машка напала на меня с новой серией вопросов.

– Зачем она приехала, «помощь»? А где больной? А что он делает? А где доктора?

Ждали, что вынесут или выведут больного, и – не дождались.

Мимо Сытного рынка прошли на Кронверкский, к театру Ленинского комсомола.

Широкоплечие великаны разгружали грузовую машину. Снимали какие-то ящики, из щелей которых торчала мелкая белая стружка.

Ящики эти скатывали по доске в подвальное окошко. В подвале горела электрическая лампочка. Машка туда заглянула и увидела, что там работает какая-то женщина. Новый вопрос:

– Как тетя выйдет?

Объясняю, что где-нибудь есть дверь.

– А где дверь?

На счастье, внимание Машки отвлекла новая сенсация: зоологический магазин. Говорю:

– Помнишь, мы ходили сюда и я хотел тебе купить живую мышку?

Нет, не помнит. Но просит исправить упущение и купить эту мышку сейчас.

– Магазин, Машенька, уже закрыт.

– Я – мама. Нет, не закрыт еще, пойдем!

Я поднял ее и показал, что в магазине уже и касса не работает. Заодно Машка увидела маленьких попугайчиков в клетке и еще кого-то.

Всю дальнейшую дорогу умоляла:

– Купи мишку! Купи мишек! Алеша, купи!.. Папа! Купи!

Даже папой стала называть. Соображает, что у Алеши-то, может быть, и денег нет и вообще он по возрасту не правомочен покупать что-либо, а тем более – зверей, а папа – тот всемогущий, тот все может.

– Папа, купи мне мишку!

Я думал – мишку, медведя. И объяснил, что мишек здесь не продают, да и не очень это удобно – держать дома живого медведя.

Наконец выяснилось, что Машка так (то есть на французско-грузинский манер) произносит слово «мышь».

– Купи мишку.

– Хорошо. Может быть, куплю. Но надо у мамы разрешение спросить. Может быть, она не позволит.

– Позволит!

– Нет, Маша, мы не можем мышей дома держать.

– Зачем не можем?

(С этим «зачем» я бьюсь уже не первый день. Это – от бабушки и от тети Минзамал.)

– Не «зачем», а «почему».

– Почему не можем? Можем!

– А ты забыла, что у нас – кот.

– Что кот?

– Кот мышей съест.

– А мы клеточку, домик такой сделаем. Замочек повесим.

– А кормить ты мышку будешь?

– Буду. Да.

– А чем?

– Хлеб буду давать.

– А еще что?

– Крупу.

Она вся, до самых глубин сердца, захвачена этой идеей. Идем парком Ленина, а она – все о мышах.

– Купишь? Алеша, купишь?

– А почем они – мыши?

– По три рубля.

– Дорого!

– Ну, тогда купи по девять копеек.

– Вот это, – говорю, можно. Это меня устраивает. Подумаем…

. . . . .

Видели, как папа и сын вывели на прогулку маленького, двухмесячного вероятно, щенка-овчара, учили его приносить палку («Апорт!» – кричали) и прочей премудрости. К стыду моему, Машка боялась этого крохотного цуцика.

А когда в парке появился человек с двумя гончими на поводке, она и совсем растерялась.

– Пойдем!.. Папа, пойдем!..

Маленькая была – собак не боялась. Впрочем, это естественно. Маленькие не боятся от неведения. А в этом возрасте страху помогают фантазия, воображение… Задача взрослого, воспитателя – направить это воображение правильно, то есть чтобы думала: «Вот какая славная, добрая собака» и: «Вот какая я храбрая»…

2.10.59.

Вечером вчера были гости: тетя Ляля, тетя Катя Пластинина и, самое главное, – тетя Нина Колышкина со своим внуком Мишей.

Правда, этот гость кроме радости доставил Маше немало хлопот. На приветливое «здравствуй» и протянутую руку этот мрачный высокомерный господин никак не ответил, рука Машина повисла в воздухе. Не пожелал он вступить в беседу и с нашим братом, взрослыми.

А Маша… Маша показала себя во всем своем репертуаре. Весь вечер она вела себя чинно и благородно. За столом сидит как большая, говорит слегка в нос, у зеркала, как большая, поправляет свои крысиные косички. Покровительственно, как взрослая, обращается к Мише (который лишь на полгода моложе ее):

– Скажи спасибо. Дай ручку. Сядь вот сюда.

Но время берет свое. Пора спать. Нервы у девчонки устали. И вот на глазах у почтеннейшей публики – и у ошеломленного Миши тоже – Машка закатывает дикий рев. Ей не дали варенья, и она, рыдая, просит:

– Одну ягодку! А-а-а-а! Одну ягодку! Одну только ягодку! Одну ягодку дайте!..

. . . . .

Сегодня много думал об этом Ниночкином Мише и о Машке. О воспитанности. Об этикете. О так называемых хороших манерах.

Нужны ли они? Не глупости ли это, не предрассудок ли, как считают многие?

Думаю, что не глупости и не предрассудок.

Вспомнил сейчас историю этого вопроса в нашей семье. Отец рос в среде демократической и патриархальной, где от ребенка требовали истовости и чинности (особый вид хороших манер), но совершенно не знали всех этих ухищрений «хорошего тона». Не представляю себе, как у отца обстояло с этим в Елисаветградском юнкерском, заведении довольно аристократическом. По-видимому, таких, как он, было там немало. Отец рассказывал, что перед самым выпуском стало известно, что на церемонию производства в училище прибудет Николай II. И вот из Петербурга был срочно выписан француз-гувернер, который в течение двух недель с утра до ночи «жучил» и «натаскивал» будущих офицеров.

Можно было ожидать, что такое форсированное насилие вызовет отпор, на всю жизнь породит неприязнь и даже отвращение. Получилось наоборот. Отец на всю свою короткую жизнь зарядился, пропитался этими хорошими манерами и требовал, чтобы и мы их соблюдали.

Нас учили:

сидеть за столом прямо;

не ставить на стол локти;

не чавкать;

держать правильно ложку, вилку и нож;

здороваясь со взрослым, не протягивать первым руку;

не размахивать вилкой;

не перебивать взрослых;

не держать руки в карманах;

не есть с ножа…

Таких правил очень много, и у каждого из них есть свой резон. За каждым стоят или требования гигиены, или эстетики, или просто удобства. (И притом не только твоего собственного удобства, но и удобства ближнего.) Этими правилами и я пропитался, многие из них не растерял даже в годы своего бездомного детства, в годы скитаний и беспризорничества…

Вот и Машку мы тоже учим и жучим. Кое-что «критически отметаем», но основное берем, так сказать, на вооружение.

. . . . .

У нас часто вспоминают чеховские слова о том, что в человеке все должно быть красиво: и мысли, и костюм, и то-то, и то-то…