Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Литературные портреты

И руками колесо изображает.

Только тут я и понял:

– Фабрика?!

– Да. Кукол здесь делают.

До сих пор путает фабрику с Африкой.

А это я ей на днях рассказывал (когда проходили мимо трикотажной фабрики), что такое фабрика, завод, кто там работает и что там делают.

. . . . .

Вчера вечером, когда мама помогала ей раздеваться, Машка с грустной усмешкой говорит:

– Родители называется! За весь день своему любимому ребенку ни одной конфетки не дали!..

Верно – несколько раз просила и у меня и у мамы, а нам все некогда: обещали и забывали.

. . . . .

Вечером занимались. Было три урока: русский, арифметика и немецкий. Да, за неимением гербовой решил писать на простой. Пока не нашли учительницу, занимаюсь с Машкой сам. Она уже знает больше ста слов, понимает простенькие фразы. Теперь научилась считать по-немецки до пяти. Считает почти без запинки. (Хотя иногда и получается у нее вместо «айн, цвай» – айн, двайн.)

По-русски читает с каждым днем лучше.

. . . . .

У мамы в комнате новый, очень модный столик.

– Маша, тебе нравится мой столик?

– Столик мне нравится, но мне не нравится, что ты говоришь мой столик.

Это уже не первый раз: «Почему моя комната? Это же наша комната!..»

22.10.61.

Занимались. Прибавил еще один урок – геометрию. Да, уже несколько дней показываю ей треугольники, прямоугольники, квадраты и пытаюсь объяснить ей некоторые их свойства. Это не моя выдумка, и не у старого Болконского я заимствовал эту школу. Покойный П. А. Карасев убеждал меня много раз (он даже книгу написал, посвященную этому предмету), что детей надо знакомить с основами геометрии с самого раннего, дошкольного возраста.

Машка занимается с радостью.

. . . . .

Весь день страстно стремится в мою комнату. Вламывается, бывает, в неурочное время, то есть в часы, когда я работаю.

Вчера пошла на такую хитрость – весьма, надо сказать, наивную.

Врывается ко мне:

– Папсинька, спасибо!

– За что, – говорю, – спасибо?

– За еду.

– А ты что ела?

– Нет, я… я за завтрак.

А завтракала она три с половиной часа назад.

. . . . .

Про какую-то мамину покупку – глиняное керамическое блюдо:

– Смешное блюдо, правда?

– Чем же оно смешное? Оно красивое.

– Это и есть смешное.

«Смешной», «смешная» – это высший комплимент в Машкиных устах. И не только в Машкиных. Я помню, как в Парголове семилетний Алеха Жданов рекомендовал меня своей маленькой кузине Лялечке:

– Ты его не бойся, не стесняйся. Это же самый смешной человек на свете.

Он хотел сказать: самый веселый…

23.10.61.

Вчера утром и днем писала большое письмо бабушке. Занималась чтением и арифметикой.

Очень забавно наблюдать, как действует на нее «общественное мнение», «мнение коллектива». Даже игрушечного, «понарошного» коллектива (поскольку другого вокруг нее и нет).

Когда занимаемся чтением или письмом и она вдруг начинает уставать, ленится, делается рассеянной, – стоит только сказать: «Мальчики, девочки, посмотрите, что случилось с Машей Пантелеевой!» – и она моментально подтягивается, читает быстрее, пишет без ошибок!..

Может быть, тут воспитывающий и ошибки делает. Ведь коллектив-то, в который она попадет, будет посложнее…

24.10.61.

Ехала вчера с мамой в автобусе мимо Летнего сада – и громко, на весь автобус:

– Это что – Металлический сад?

Все засмеялись. А мама огорчилась.

– Что ты глупости говоришь? Ты же хорошо знаешь, что это – Летний сад.

– А где Металлический? Папа же говорил: если будет хорошая погода, мы пойдем…

И тут только мама поняла, что Металлический – это Ботанический.

. . . . .

Идем Марсовым полем. Молчим. И вдруг Маша спрашивает:

– А что, разве маленьких китаяночек не бывает?

Очень обрадовалась, когда узнала, что бывают.

За час до этого встретили китайца и китаянку – студентов. Вероятно, вспомнила и подумала: почему же всегда взрослые китайцы? А где же дети, мальчики и девочки?

25.10.61.

Папа исполнил обещание. Водил Машу в Ботанический.

Часа два бродили по осеннему саду. Собирали цветы – куриную слепоту. Искали шишки под странными, не известными ни Машке, ни мне хвойными деревьями (пинии, что ли?)…

Было уже поздно, я сказал Маше, что, наверное, сад уже закрылся, а если так, то нам, наверно, придется ночевать в саду. Выкопаем ямку, сделаем шалашик – и будем спать прямо на земле…

Она не испугалась, даже обрадовалась. Вероятно, я с аппетитом рисовал эту картину: шалашик, ямка (а не шалаш, яма). Не испугал ее даже холод, от которого она ежилась и сейчас, в шестом часу дня. Даже о маме, о том, как та будет беспокоиться, она не подумала.

Но калитка оказалась открытой, и мы пошли ночевать домой.

. . . . .

В Ботаническом саду была опьянена воздухом, тишиной, безлюдьем.

– Это лес? Папочка, это все-таки лес? А может быть, там, дальше, лес? Может быть, тут грибы есть?

Все время находилась в состоянии экстаза.

– Мы придем домой такие веселенькие! Да? Потому что шишечки нашли…

. . . . .

Эту ее вышеприведенную фразу я там же, в саду, записал на клочке бумаги. Машка уже понимает (поняла), что я записываю ее интересные словечки и речения.

– Записал? – говорит. – Пиши дальше…

И что-то мне диктует. Кажется: «Придем домой веселенькие…»

Я вспыхнул, даже рассердился.

– Ты что же – думаешь, что я каждое твое слово записываю?

Это ужасно, если она будет «играть на публику». Надо ловчее маскироваться. Делать, например, в ее присутствии записи не только после ее «высказываний».

. . . . .

Утром мама нашла в холодильнике банку из-под сгущенного какао. Наскребла несколько ложек, заварила и пьет.

Машка видела и спрашивает:

– А мне?

– Детям нельзя. Это какао очень давно стояло и, может быть, испортилось. Невкусно и вредно.

– Да? Невкусно? А почему же ты его пьешь, бедная мамочка?

Мама говорит, что в этих словах было столько иронии, что она не выдержала и громко рассмеялась.

– Тебе смешно, а мне плакать хочется, – сказала Машка с той же уничтожающей иронией.

27.10.61.

Увлечение азбукой переходит всякие границы, и есть в этом даже что-то странное. Разве ей так уж хочется научиться поскорее читать? Нет, думаю, что не это заставляет ее просить: «Еще! Еще немножечко!» Самый процесс урока? Игра? Может быть. Но почему именно эта игра? Почему «хочу азбуку», а не «хочу аптеку», или «хочу магазин», или «хочу автобус»?

Вечером она тянется к тетрадке и книге (и вообще ко мне) по причинам понятным: не хочется ложиться спать! Но ведь это начинается с самого раннего утра. Не успел я позавтракать и уже слышу: