Владимир Зима - В пургу и после (сборник)

— Не знаю… — сказала Валя и сочувственно вздохнула.

— Скоро тридцать два. Стыдно признаться — лысеть начал. А что поделаешь? Север… Все время в шапке хожу… Вот…

Он склонил голову над столом, показывая радистке пробивающуюся плешь, и почувствовал, как мягкая рука Вали коснулась затылка, ласково погладила.

— А ты почему не замужем? — чуть осмелев, спросил Зыбунов.

— Ой, скажете тоже! — весело смутилась радистка.

— А за меня пошла бы? Не, я серьезно… Чем плохой жених?

— А вы любите меня? — задумчиво спросила она. Зыбунов тряхнул головой и, заглянув в глаза Вали, негромко признался:

— Да, Валюша. И давно уже. Только открыться не решался.

Она широко раскрыла глаза и недоверчиво приоткрыла рот.

— Эх, как мы с тобой заживем!.. Меня скоро, может, руководителем полетов назначат. Будем на вахты вместе ходить. Годика три еще поживем здесь, за это время на материке кооператив построим, — ты не волнуйся, кое-что я за эти годы успел скопить. Нарожаешь ты мне детей!.. — со смехом произнес Зыбунов и наклонился к Вале, прикоснулся губами к ее пылающим щекам. Она не отодвинулась, улыбаясь каким-то своим мыслям… И когда Зыбунов, обойдя стол вокруг, обнял ее, она лишь прошептала:

— Не надо этого, не надо…

Но осмелевший Зыбунов опрокинул ее на нары и, задыхаясь от волнения, искал губами ее губы, а рука его шарила по талии. Валя вдруг оттолкнула Зыбунова, повернулась на бок и, прерывисто дыша, сказала:

— Не трогай меня… У меня никого не было… Никогда…

Зыбунов некоторое время растерянно глядел на радистку, а потом повеселел и стал покрывать поцелуями ее мокрое лицо.

— Глупенькая… — бормотал Зыбунов. — Это ж только в Германии не порченых девок замуж не берут, а у нас как раз наоборот… Это ж хорошо, Валюшка, родная…

Он с облегчением чувствовал, как спадает нервное возбуждение, сердце застучало ровнее, тише. Радистка плакала счастливыми и глупыми слезами, и Зыбунов изо всех сил крепился, чтобы не заплакать вместе с нею.

Ночь напролет они пролежали рядом на нарах, не раздеваясь, и рассказывали друг другу, как счастливо заживут вместе, после того как сыграют свадьбу, а сыграть ее наметили под Новый год, и заснули лишь под утро, когда пурга уже разыгралась не на шутку. Валя легла спать на свои нары, Зыбунов — на свои. Долго ворочался, поглядывая в темный угол, где ровно дышала Валя, вставал курить, надсадно кашлял и снова ложился.

Трое суток пурга со злостью швыряла в окна комья снега, назойливо стучала в дверь и ведьмой выла в печной трубе. Все эти дни пролетели незаметно в счастливой болтовне, приготовлении шашлыков из оленины, строганины и напитка «Кровавая Мэри» из спирта и томатного сока. Было весело, как во время отпуска — что хочу, то и ворочу, — жаль только, что из дома можно выйти не далее сортира, зато никто не мешал Зыбунову и Вале вдоволь наглядеться друг на друга, и целовались они почти непрерывно, пока не опухли губы.

На четвертую ночь Зыбунова разбудила Валя протяжным стоном. Он приподнялся на локте, вглядываясь в темный угол.

— Ты чего, Валюш?..

— Валера, помоги-и… — сдавленно прошептала радистка.

Вскочив с нар, Зыбунов босиком подбежал к ней.

— Что, что с тобой?

— Не знаю… Живот…

Она опять застонала, и Зыбунов перепугался. Потом он ощутил, как быстро стынут ноги на холодном полу, заботливо поправил шкуры, прикрывавшие Валю, и побежал одеваться, торопливо приговаривая ласковым голосом:

— Ничего, ничего, сейчас все пройдет… Все пройдет…

Помощи ждать неоткуда. А может, оно так-то и лучше, никого посторонних не будет, никто ничего не узнает, сами, по-семейному, как-нибудь разберемся. Печку сейчас расшуровать, чайник поставить… Где-то под нарами грелка должна валяться, кто-то в ней спирт привозил, а теперь вот сгодится по прямому назначению, и через часик все пройдет. Никто не узнает. А потом можно будет доложить, что «во вверенном мне аэропорту на озере Олений Глаз никаких происшествий не случилось»…

— Ты потерпи, потерпи чуток, Валюша… Оттаявшие поленья влажно поблескивали, и Зыбунов решил плеснуть в топку кружку бензина, затем кинул туда спичку. Грозно и протяжно загудело пламя, затрещали сырые дрова.

— Сейчас, Валечка, сейчас…

Найдя себе дело, Зыбунов на какое-то время отвлекся от неприятных мыслей — рубил дрова, заталкивал крупные щепы в топку, суетливо убирал со стола остатки вчерашнего пиршества, мимоходом съел окаменевшие куски подгоревшего шашлыка, запил холодным чаем. Потом опять забеспокоился. Все-таки ЧП. Это — выговор верный. Неприятности… Как все нескладно может получиться. О выдвижении на РП не мечтай, дай-то бог, чтоб из диспетчеров не выгнали. Если с двумя не смог справиться, как же доверить такому человеку целую смену?.. — Вот и грелка поспела! Сейчас всю боль мигом снимет…

Валя страдальчески морщилась и пыталась улыбнуться, но улыбка получалась жалкой, вымученной. Зыбунов напоил Валю горячим чаем, сам напился. Присел на нары, закурил, задумался.

Что же делать-то? Вызывать санрейс? А вдруг у нее это на полчаса? Подержит грелку, и все пройдет, а за ложный вызов самолета по головке не погладят…

И точно, минут через сорок боль поутихла. Валя смотрела на Зыбунова с благодарной преданностью. Он поцеловал ее в лоб.

День пролетел, будто в суматошном дурмане. К вечеру Вале стало совсем худо, началась рвота.

Ночью Зыбунов связался по рации с рыбаками и в осторожных выражениях начал объяснять ситуацию:

— Радист заболел, то есть временами наблюдаются приступы боли в животе… Если у вас будет возможность, привезите из ближайшего колхоза какого-нибудь медработника, как поняли?..

Из наушника в ответ слышалась неразборчивая, дребезжащая брань. Зыбунов переключался на передачу и продолжал говорить размеренно и спокойно, тщательно следя за речью и избегая употреблять имена собственные и географические названия, пока совершенно сбитый с толку Степанов не заорал в наушниках:

— Да не темни ты, перестраховщик……..! Говори русским языком, что у тебя стряслось? Ты не пьяный, часом, Зыбунов?..

В ответной реплике Зыбунов заметил, что корреспондент нарушает правила радиообмена и что разговоры могут быть подслушаны зарубежными службами радиоперехвата.

— Какой еще корреспондент? Что ты мелешь?! Ты скажи напрямую, в чем дело? Прием!

— Нужен врач или хотя бы фельдшер… Привезите из колхоза.

— Я не знаю, доберусь ли до тебя, а уж до колхоза в такой пурген точно не добраться.

— Ну, хоть вы приезжайте, — упавшим голосом попросил Зыбунов.

— Годится! Сейчас выезжаем. Через озеро, напрямки, пожалуй, заплутаем, значит, двинем вкруговую, вдоль берега. Дольше, но вернее. Ты слышишь? Часа через четыре жди! Конец связи.