Александр Шеллер-Михайлов - Под гнетом окружающего

— Мы? Связаны? Чѣмъ? — спросила Лизавета Николаевна, поднимая на него глаза.

Онъ взглянулъ на нее какимъ-то изумленнымъ, недоумѣвающимъ взглядомъ и едва слышно проговорилъ:

— Вы готовитесь быть матерью!

Она слабо вскрикнула, закрыла лицо руками и тотчасъ же снова отняла ихъ.

— Да, я буду матерью, но мой ребенокъ никогда не назоветъ васъ своимъ отцомъ! Идите!

Она указала ему рукою на дорогу.

— Вы губите себя, губите своего будущаго ребенка.

Она медленно пошла отъ него.

— Ради Бога, ради Бога, подумайте, что вы дѣлаете, что скажутъ ваши родные, — говорилъ онъ въ волненіи.

Она все шла и шла, не поворачивая головы, наконецъ, ей попался навстрѣчу вышедшій изъ лѣсу Борисоглѣбскій… Она бросилась къ нему.

— Скажите, пожалуйста, ему, чтобъ онъ оставилъ меня въ покоѣ! — обратилась она къ Ивану Григорьевичу и въ изнеможеніи опустилась на траву.

Борисоглѣбскій взглянулъ на Задонскаго такимъ взглядомъ, что тотъ повернулся назадъ, торопливо отвязалъ лошадь и понесся къ Приволью. Въ его головѣ не было никакой опредѣленной мысли, ни радостной, ни тоскливой. Пріѣхавъ домой, онъ бросился на свою постель и пролежалъ на одномъ мѣстѣ, не шевелясь, около двухъ часовъ. Потомъ онъ всталъ и провелъ рукой по лбу, отирая капли холоднаго пота.

— Ну, теперь будь, что будетъ, но, во всякомъ случаѣ, я умываю руки! Она сама этого хотѣла, — прошепталъ онъ, и съ его груди, какъ-будто, свалился какой-то тяжелый гнетъ.

Да, она сама этого хотѣла! О чемъ же тутъ и тужить, въ чемъ же тутъ и раскаиваться? Михаилъ Александровичъ никакъ не ожидать, что дѣло разыграется такъ счастливо и хорошо для него. Но ему было тяжело то обстоятельство, что около него не стояло ни одной личности, передъ которой онъ могъ излить свою печаль, побичевать себя и обвинить Лизу за то, что она такъ безжалостно бросила его… Ему теперь поскорѣе хотѣлось уѣхать въ Петербургъ, тамъ всегда найдутся люди, полные сочувствія въ несчастіямъ богатыхъ ближнихъ…

Лизавета Николаевна сидѣла, между тѣмъ, на травѣ, опустивъ голову на руки, грустная и безмолвная. Она чувствовала, что она оборвала послѣднюю нить, еще привязывавшую ее къ Задонскому, а вмѣстѣ съ тѣмъ и къ деревнѣ.

Иванъ Григорьевичъ созвалъ дѣтей и велѣлъ имъ разбирать грибы, лежавшіе на томъ мѣстѣ, гдѣ, за полчаса передъ тѣмъ, сидѣла Лизавета Николаевна. Занявъ такимъ образомъ дѣтей, онъ снова вернулся къ ней и прилегъ на траву. Съ четверть часа они оба молчали.

— Что же, когда мы въ Петербургъ поѣдемъ? — шутливымъ тономъ произнесъ Борисоглѣбскій, чувствуя, что необходимо нужно вывести изъ задумчивости это несчастное созданіе.

— Я и сама объ этомъ думала, — проговорила она, вздрагивая всѣмъ тѣломъ, точно пробуждаясь отъ тяжелаго сна. — Только все еще страшно одной ѣхать.

— Да вѣдь я туда же ѣду, — отвѣтилъ Борисоглѣбскій.

— Ну, у васъ тамъ занятія, некогда будетъ со мной няньчиться…

— Эхъ, да я все брошу, только бы быть вамъ полезнымъ, — горячо проговорилъ Иванъ Григорьевичъ.

— Что вы это! я первая отказалась бы отъ вашихъ услугъ, если бы вамъ пришлось изъ-за нихъ чѣмъ-нибудь пожертвовать…

— Да какая же это жертва, если я это сдѣлаю для васъ? — произнесъ Борисоглѣбскій.

Лизавета Николаевна промолчала. Впервые ей было почему-то страшно продолжать разговоръ со своимъ старымъ пріятелемъ. Онъ въ этотъ день выглядѣлъ какъ-то тревожно, какъ-то слишкомъ горячо относился къ ней. Она немного отодвинулась отъ него. Борисоглѣбскій замѣтилъ это и нахмурилъ брови.

— Что, ваши всѣ домашніе, я думаю, скучаютъ, что вы скоро уѣдете? — спросила Лизавета Николаевна, чтобы, начавъ новый разговоръ, избѣжать нѣмого, особенно блестящаго взгляда Ивана Григорьевича.

— Мнѣ-то какое дѣло до нихъ! — грубо отвѣтилъ Борисоглѣбскій и стиснулъ зубы. — Вотъ, — началъ онъ черезъ минуту:- вы хотите начать новый разговоръ; вы что-то угадали изъ моихъ мыслей и боитесь, что я выскажу ихъ вамъ вполнѣ. Вы знаете, что я вамъ преданъ, какъ собака, знаете, что меня вы можете заставить сдѣлать все, и, конечно, понимаете, что безъ причины люди не выказываютъ такой собачьей преданности… Такъ почему же вы боитесь, что я выскажу эту причину? Почему, понимая ее, вы стараетесь ея не понимать? Неужто вы боитесь, что я брошу васъ, когда вы скажете, что не любите меня?

Лизавета Николаевна судорожно сжала свои руки. Она ясно видѣла, что Борисоглѣбскій и не подозрѣваетъ, какъ сильно было ея увлеченіе Задонскимъ, а считаетъ это мимолетнымъ чувствомъ, которое давно забыто.

— Иванъ Григорьевичъ, — начала она надрывающимся, мучительнымъ голосомъ: — вы видите, что я обхожу этотъ вопросъ. Для чего же вы настаиваете на своемъ? Я вамъ не говорю ни да, ни нѣтъ, совсѣмъ не касаюсь этого предмета, а вы непремѣнно хотите, чтобы я сказала, что я не люблю васъ…

— Ну, да, не люблю я неясныхъ положеній. Или да, или нѣтъ, а то — чортъ знаетъ, въ мечтанія впадаешь, замки воздушные строишь, — проговорилъ Борисоглѣбскій. — Теперь, по крайней мѣрѣ, легче будетъ. Не любите — значитъ и не думай о счастьи, не про насъ оно писано!..

Лицо Борисоглѣбскаго выглядѣло въ эту минуту жалко. Лизавета Николаевна не могла вынести равнодушно этого печальнаго вида.

— Я вамъ не говорила, что я не люблю васъ, — начала она. — Нѣтъ, я только хотѣла сказать, что любовь здѣсь не доведетъ ни къ чему… Послушайте, — продолжала она тихо и въ смущеніи:- не думайте обо мнѣ!.. Не думайте, потому что я не стою васъ… Вамъ нужна жена честная, развитая, а не какая-нибудь деревенская барышня, готовая увлечься первымъ смазливымъ лицомъ, и сама не знающая, чего ей нужно… Будьте, просто, моимъ другомъ и защитникомъ, потому что всѣ, всѣ скоро отвернутся отъ меня… Я скоро сдѣлаюсь ма…

— Слышалъ я, да не вѣрилъ, — перебилъ ее Борисоглѣбскій, подмѣтившій блѣдность ея лица и понявшій только теперь, что людскія сплетни не преувеличивали дѣла. — Ну, такъ что-же? я не младенецъ какой-нибудь невинный! — окончилъ онъ.

Лизавета Николаевна посмотрѣла на него съ глубокимъ чувствомъ благодарности.

— Если только это пугало васъ, такъ, право, не стоитъ и думать объ этомъ, — заговорилъ Борисоглѣбскій съ надеждой на лицѣ. — Теперь, когда я все знаю, когда я вамъ говорю снова, что я…

— Иванъ Григорьевичъ, — быстро и твердо перебила его Лизавета Николаевна: — я прошу у васъ одного: помогите мнѣ въ Петербургѣ совѣтомъ… Если вамъ тяжело видѣть меня, откажитесь прямо отъ этой роли. Но не говорите мнѣ о любви… Откажитесь, и я найду путь одна…

Борисоглѣбскаго облило, какъ холодною водою, онъ наклонилъ голову. Ему вдругъ стало совѣстно за самого себя, что онъ увлекся своимъ чувствомъ и не во-время сталъ дѣлать предложеніе. Онъ обозлился на себя.