Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

— Что, что такое? Сделаем все, что можно, — скороговоркой проговорила Глафира Васильевна. — Мы теперь не при деньгах: племянники пьянствуют без просыпу, изволили долгов наделать; так мы расплачиваемся за них, но и по этой части кое-что найдется.

Глафира Васильевна всегда говорила мы, когда дело шло о княгине.

— Я не об этом хочу просить, — промолвила Катерина Александровна. — Дело посерьезнее.

Она передала историю Скворцовой и решение графини.

— Да ведь она у нас полоумная, совсем полоумная. Она бы прежде своего сына на конногвардейской улице выпорола! — раздражительно заговорила Глафира Васильевна. — Ну, нечего сказать: хороши благодетели! крепостных себе понаделали! Ай да молодцы! А наша-то, наша-то… миндальничает со своими объедками и не знает, что в приюте делается. Подождите!

Глафира Васильевна понеслась своею утиною походкой в кабинет княгини. Через минуту Катерина Александровна услыхала довольно крупный разговор.

— Нет, вы послушайте, что там-то делается, вы послушайте! — раздался голос Глафиры Васильевны, через минуту она просунулась в дверь и позвала Прилежаеву.

Катерина Александровна прошла через гардеробную комнату, раздвинула тяжелые портьеры и очутилась лицом к лицу с княгиней.

— Здравствуйте, черненькие глазки! — ласково промолвила старуха и поцеловала в лоб Прилежаеву. — Вы привезли какие-то дурные вести. Я ничего не поняла из слов этой сумасшедшей, — с улыбкой указала княгиня на Глафиру Васильевну.

— Ну, кто еще сумасшедший-то, это бабушка надвое сказала! — проворчала Глафира Васильевна.

— Садитесь, — указала княгиня Катерине Александровне на кресло и опустилась на кушетку, сохраняя свой мягкий, благодушный вид. — Ну, послушаем, что у вас за история разыгралась.

Катерина Александровна села и начала рассказывать. Когда она дошла до того места истории, где приходилось сказать, как она нашла Скворцову, она невольно остановилась. В ее голове мелькнула мысль: говорить или нет о Рождественском? С одной стороны, ее пугало то обстоятельство, что как-нибудь ложь может открыться и тогда княгиня станет относиться к ней самой, к Катерине Александровне, недоверчиво; с другой — Катерина Александровна чувствовала необходимость добиться изгнания Рождественского из приюта. После минутного колебания она решилась говорить все.

— Княгиня, я говорю с вами, как говорила бы со своей матерью, с матерью тех девочек, об одной из которых я пришла просить вас, — в волнении произнесла Катерина Александровна. — Я уверена, что все, что я скажу вам, останется между нами…

— Ну, конечно, конечно, дитя, — с добродушною улыбкой промолвила княгиня, на которую уже повлиял довольно сильно рассказ Прилежаевой о тревожном состоянии Скворцовой, предшествовавшем ее бегству.

Катерина Александровна продолжала рассказывать все подробности события.

— Ну, приют устроили! — ворчала между тем Глафира Васильевна, стоявшая около портьеры. — Это уж не первая бегает!

— Не мешай, пожалуйста! — замечала ей княгиня. Наконец дело дошло до решения графини, до ее приезда.

— Тьфу! сумасшедшая! — не выдержала Глафира Васильевна.

— Глафира, ты забываешься! — проговорила княгиня.

Она молча дослушала рассказ и опустила голову на руку.

— Что же делать, что делать теперь? — тревожно проговорила она. — Зачем вы раньше не известили меня? Да вы, дитя, не плачьте… Я не могу видеть слез… Ведь Дарья Федоровна отчасти права… Это такой серьезный поступок… Что же вы поделаете без наказания? Пример нужен, а то ведь и все дети…

— Ну, одолжили! — не выдержала Глафира Васильевна.

— Глафира, я тебя прошу не мешаться не в свое дело! — раздражительно проговорила княгиня, видимо, находившаяся в крайне затруднительном положении: ее добродушие, с одной стороны, а с другой — ее убеждение в необходимости наказания за проступок подняли в ее душе необычайную тревогу.

— Нет-с, уж извините! да тут каждый человек вмешается! — заговорила Глафира Васильевна. — Погубили девочку, да ее же пороть будут для примера. Да вы бы лучше ее не брали. А то берут людей, чтобы их потом стегать для примера!

— Да что же это в самом деле такое! — горячо произнесла княгиня с не свойственным ей раздражением. — Тут люди о серьезном деле толкуют, а она со своими дурацкими замечаниями лезет.

— Ну, да уж где нам умными быть! — резко произнесла Глафира Васильевна. — Вот графиня — это другое дело: отлично распоряжается. И вы-то…

— Я тебе говорю: молчи! Ты уж совсем командовать мною вздумала, — перебила ее княгиня, начинавшая терять терпение. — Ты и приютом управлять не хочешь ли? Ступай и не изволь являться сюда! Волю взяла!

Княгиня прошлась в волнении по комнате и несколько сухо обратилась к Катерине Александровне.

— Очень жаль, дитя, что я тут ничего не могу сделать! Дарья Федоровна святая женщина. Если она что делает, то поверьте, что это делается во имя чистой христианской любви к ближним и спорить с нею не нам с вами. Не наказывать детей за их проступки — это значит потакать их новым шалостям. Если бы ваша воспитанница не была сиротою, то ее можно бы отдать к родным, теперь же было бы еще хуже, если бы Дарья Федоровна вытолкнула ее на улицу. Вы еще молоды и потому вы утрируете последствия этого наказания. Но, верьте мне, дело не так страшно. Скворцову накажут; она поплачет, погорюет и, бог даст, исправится. На счет же Рождественского я приму меры; конечно, я не выдам ни вас, ни его…

— Ну, вот вам и Шемякин суд! — воскликнула Глафира Васильевна.

— Ты все-таки еще здесь? — топнула ногой княгиня, делавшая вид, что она не замечает своей домоправительницы.

— Не ажитируйтесь! не ажитируйтесь! Вредно вам это! Уйду! — проговорила Глафира Васильевна. — И давно надо было уйти, а то еще и меня на старости лет для примера выдерут. Драли же сперва, как молода была…

Глафира Васильевна широко раскрыла портьеру и вышла из кабинета.

— Волю взяла! — проговорила княгиня. — Этот народ удивительно способен забываться! Добрая девушка, а взбалмошна так, что с нею терпенья не хватит… Пользуется тем, что росла со мною, что я привыкла к ней…

Катерина Александровна, уже поднявшаяся со своего места, находилась в лихорадочном состоянии.

— Княгиня, неужели вы ничего не сделаете для спасения этой девочки? — спросила она едва слышно у Гиреевой, тревожно ходившей по кабинету.

— Я вам сказала, что тут нечего делать, — холодно ответила княгиня. — Ее нужно наказать; нельзя же потакать подобным поступкам. Вы сейчас видели пример, до чего доходят эти люди, когда им потакаешь…

— Она и без того наказана, жестоко наказана! — проговорила Катерина Александровна. — Подумайте, что бы вы сказали, если бы вашу взрослую дочь стали наказывать при всех ее…