Илья Вергасов - Избранное

Спускались по Чертовой лестнице, сто раз вспотели, но оказались там, где и надо было быть.

- Ось тутэчки, за поворотом, и мист. Чуетэ, журчить вода! - Кравченко успокаивал товарищей.

Приближался рассвет. Зинченко с Федором Даниловичем пошли к мосту.

Небольшой перевальчик и… мост.

Освещенные бледноватой предрассветной луной, маячат фигуры рослых часовых.

Время все же упущено, вот-вот станет светло. Куда деваться? Подняться наверх? Сколько сил потребуется, чтобы снова спуститься!

- А що, як мы сховаемся на дэнь в сарайчику, - робко предложил дед.

- Где сарай? Веди!

Недалеко от дороги нашли каменную постройку - низкостенную, с полуразваленной крышей. Она удачно расположена в густом кустарнике. Зинченко все же колебался: от дороги всего двести метров.

Ярче стала луна, осветила снежные горы; они как бы приблизились, и от них шло безжизненное дыхание.

- Затихнуть! - Командир повел партизан в сарай.

Рассвело, и шоссе ожило, захлопали выстрелы патрульных.

Идут машины. Мелькают перед партизанским наблюдателем, осторожно выползшим на бугорок, опознавательные знаки. Они разные. Слава богу, идет обычное движение.

Партизаны сидели в сарае, молчали, только бледнее стали их лица; кто-то заметил, как трижды перекрестился дед Кравченко.

Утро пришло с солнцем, бьющим через щели прямо в глаза, усиленным движением по дороге, от которого подрагивали стены развалюшки и сыпалась мелкая штукатурка.

Что- то задумано: уже несколько часов Зинченко пристально следит за отрезком магистрали, выгнувшимся правее и выше невидимого от сарая моста. Там машины, редкие пешеходы, шагающие в обе стороны, мчащиеся с выхлопами-выстрелами мотоциклы с седоками в круглых шлемах.

Вот показалась группа женщин с тяжелой ношей за плечами.

«Значит, движение гражданским позволено!» - делает вывод командир.

Зинченко поглядывает на деда и вдруг требует:

- А ну, снимай пиджачок! А ты, Малий, гони шапку. Быстро!

…На откосе дороги появился сгорбленный пожилой человек с мешком за плечами. Жалкий, в кургузом пиджачке. Вот он оглянулся по сторонам, мгновенно перепрыгнул через небольшую стену, мирно побрел по дороге в сторону, моста.

Он был спокоен и ко всему равнодушен. Так шагает человек, которому жизнь не мила, и тянет он свою лямку, пока ноги носят, и ему наплевать, что с ним может случиться.

Зинченко - это он шагал с мешком, - наблюдая искоса, взглядом опытного разведчика «фотографировал» и берега горной речушки, и самую речушку, и пути подхода к мосту, и сам мост. Молниеносно возникла картина ночной диверсии: подходить надо по речке, прямо по ледяной воде. Другого пути нет.

Вот и мост, и часовые на нем. Они приблизились друг к другу, круто, как по команде, повернулись, хотя никто ими не командовал. Это, видать, от скуки.

Зинченко идет себе, и нет ему вроде никакого дела ни до моста, ни до строевого шага часовых. Идет себе как ни в чем не бывало. Но тут, по всей видимости, наш командир, переиграл.

Не успел пройти от моста метров пять, как раздался властный оклик:

- Стой!

Остановился, не спеша повернулся к двум немцам, идущим прямо на него…

Зинченко потом рассказывал:

- Я знал - мое дело табак. Только спокойствие и хладнокровие могут спасти. Наступила минута, которая должна сказать, что стоит моя десятилетняя служба на границе.

И я был спокоен, я видел детали: фонарик у немца справа, висящий на пуговице, был старый, с облезлой краской, лопнувшим стеклом, а у другого из-под шапки выглядывала рыжеватая седина, и весь он был морщинистый, тусклый.

Они подошли нормальным шагом, потребовали документ. Я выжидал. Тусклоглазый был решителен, дернул за вещевой мешок, истерично крикнул:

«Аусвайс!»

«Да, да… Есть, есть аусвайс!»

Я стал рыться в кармане - в одном, другом, а мысль одна: не было бы осечки! Нащупал пистолет, спокойно вытащил, как вытаскивают самый безобидный предмет, и сразу:

«Получай!»

Первым упал тусклоглазый. Тот, что с фонариком, крякнул», потом оглашенно закричал и плашмя брякнулся в снег. Вторую пулю в него - удачно.

Откуда- то взялись немцы, стали стрелять. Зинченко через стену -за насыпь.

Там уже ждали свои. Двинулись вдоль шоссе, прикрываясь деревьями, опутанными лианами, как бечевой, потом круто перемахнули его и в горы. Но далеко не пошли. В расщелинах камней дождались вечера и, когда сгустилась темнота, спустились к мосту по ледяной воде.

Немцы даже не подумали о том, что партизаны смогут сюда вернуться. Да и вообще, были ли партизаны? Кто-то убил часовых, а кто - след простыл. Так прикидывал Зинченко, так было и на деле.

В полночь подобрались под мост, заминировали его к через час взорвали.

Немцы восстанавливали его двое суток; надо им отдать должное: действовали очень оперативно. Оно и понятно - дорогу ждала части дивизии, Они уже были на шоссе и торопились.

33

И Черников отличился: разделался с двумя мощными машинами, набитыми солдатами. Это была, надо сказать, на редкость удачная операция - хоть вставляй ее в учебник партизанской тактики. Потребовалось всего два снайперских выстрела по фашистским водителям на крутом повороте. Их уложили насмерть, а машины с грузом, никем не управляемые по инерции в… пропасть. Отлично!

Говорят, голь на выдумки хитра. У нас выдумщиков - хоть штучно, хоть дюжинами.

Позже, летом 1942 года, в дни самых напряженных боев за Севастополь, когда после долгих неудач, которые нас мучили до середины весны, мы - наконец-то! - установили прочную радиосвязь с городом и когда к нам стали прилетать самолеты, произошел такой случай.

Дед Кравченко после контузии отлеживался в шалаше и ужасно тосковал. Отлежался кое-как - и ко мне.

- Что скажешь, Федор Данилович?

- Я хотив спросить, чи нэ можна знайты таку вынтовку… Ну, таку… з биноком?

- Снайперскую, что ли?

- Ага!

- Зачем?

- Добрэ було б из скалы на спуске по шофэру - бах!., А машина сама в обрыв, тилькы зашелэстила б… А, товарищ командир?

- Ишь ты, а кто же стрелять умеет?

- Знайдутся, ей-богу, знайдутся!

Мысль деда была интересной.

- Ладно, насчет снайперской винтовки попросим Севастополь, дадим радиограмму! Отдыхай, дед.

Мы послали радиограмму, и к вечеру следующего дня нам привезли три снайперских полуавтомата.

Харченко, друг Федора Даниловича, долго вертел в руках лакированную новенькую винтовку.

- Добра штучка и сподручна. Я гарно стриляв из вынтовки з оптыкою, из трехлинейной. На триста мэтрив в блюдце попадав. Товарыщ начальник, а що як я пиду? Выбэру мистэчко на дорози и по фашистах… а?

- Да куда же вам, еле на ногах держитесь…

- На ногах! Да будь воны прокляти, ци сами ногы! А як бы я в самому Севастополи був? Ни, я пиду… На карачках полизу… Давайтэ дида Кравченко.