Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

Ответ последовал прямой и резкий: Наташа удивля­лась, как он мог о ней так подумать. Ведь она поступает точно так же, как поступил бы он сам. Это веление ее сердца, и уклониться от него она не может. В глубине души Андрей не мог не согласиться с разумностью ее доводов. Он понял и другое: поступи она иначе, согла­сись с ним, она бы утратила в его глазах какую-то долю обаяния. Сам он, выведенный из строя, не мог отомстить тем, кто искалечил его жизнь, сеял смерть, принудил лю­дей в тылу испытывать лишения и нужду. Наташа несла там, на фронте, двойную тяжесть, борясь и исполняя свой и его долг. Поэтому для Андрея был праздником день, когда он получил от нее сообщение о том, что ее наградили орденом. Он поднял на ноги весь медицин­ский персонал, товарищей по палате. Его чувство раз­деляли — поздравляли, пожимали руки. Казалось, не она, а он получил награду.

Фотография Наташи стояла на тумбочке, и Андрей видел ее точно живую, вот с этим, так памятным ему росчерком круто изогнутых бровей, с продолговатым, чуть-чуть раскосым разрезом карих глаз. Он вслух бесе­довал с ней, брал в руки, переставлял с места на место, засыпал шутливыми вопросами, сам отвечал на них, от души смеялся; удивляясь ее остроумию. В ту ночь он уснул с фотографией на груди.

Было это ранней весной, когда первое пробуждение природы сладко будоражит сердце и хмелем кружит голову. Летом, а затем осенью вновь пришли веста о новых награждениях Наташи. С наступающими войска­ми она находилась где-то на Украине. Письма от нее стали приходить с перерывами. Андрей нервничал, клял судьбу, докторов, которые, по его глубокому убежде­нию, медленно лечили. И как-то написал ей полное го­речи и сомнений письмо. Наташа незамедлила прислать ответ, журила его, приказывала быть разумным челове­ком: для нее во всем мире существует только он.

Здоровье постепенно восстанавливалось. Андрей уже ходил по палате, даже прогуливался во дворе. Настрое­ние поднялось: он надеялся скоро вернуться в строй, наверстать упущенное, навсегда избавиться от бремени беспомощности и надоевшего ему однообразия. Пере­писка с Наташей возобновилась с новой силой. Они зна­ли каждый шаг друг друга, делились всем, что вскипало в груди, к чему тянуло, звало. Наташа не хуже самого Андрея могла рассказать о его соседях, врачах, забот­ливой няне и о многих других подробностях жизни ее близкого друга.

За месяц до полного выздоровления Андрея в Сверд­ловск из фронтового госпиталя прибыл капитан Край­нев. Он попал в палату к Андрею. Увидев на тумбочке фотографию Наташи, капитан авторитетно изрек:

— Красива. Романтик за такую жизнь отдаст. Осо­бенно этот монгольский тип глаз. Сильно.

Одногодки Щербатов и Крайнев почти ничего не име­ли между собою общего. Андрей в сравнении с капита­ном казался юнцом. И не столько по внешнему облику, сколько по взглядам и убеждениям. Прожив сравни­тельно немного, Крайнев испытал за три жизни. Семь раз ранен, на каких только не перебывал фронтах, слу­жил командиром взвода, разведчиком, десантником и некоторое время — адъютантом у генерала. Был он к тому же и незаурядным рассказчиком анекдотов. Люди к нему буквально липли. Относясь беспечно к жизни, он никогда ни на что не жаловался и, пожалуй, не страдал. Популярным человеком капитан стал и в госпитале. О нем заговорили, выдумывали много небылиц, пере­давали из уст в уста его остроумные анекдоты. Он был красив, отличался атлетическим сложением.

Андрей крепко подружился с капитаном, рассказы­вая ему о Наташе, читал ее письма. Капитан умел слу­шать. Но в заключение обычно повторял:

— Не осуди, женщине — не верю.

— Фома! — смеялся Андрей и с жаром принимался доказывать. — Они приносят нам жизнь, оберегают и украшают ее...

— У всех влюбленных — песня на один мотив.

V

Срок лечения кончался. Андрей торопился выписа­ться, уже укладывал в крохотный чемодан свои немуд­реные пожитки, перечитывал и упаковывал драгоцен­ные письма. И чем ближе подкрадывалось расставание с привычной, надоевшей ему обстановкой, тем сильнее покалывало и учащеннее билось сердце. Привычка — вторая натура, переломить ее трудно, покидать же об­житое — еще труднее. Капитан Крайнев, поглядывая на товарища, шутил, сравнивал его с разведчиком, рву­щимся на передний край, к опасности, — суетится, летит к новой буре, будто и в самом деле в ней найдет себе успокоение. Он как будто собирался равнодушно рас­статься с Андреем. «Что ж, попутный ветер в спину», — говорил он ему. В душе же скорбел, как никогда. Он еще ни к кому не привязывался так крепко. Полюбил он Андрея за его откровенность и чистоту чувств. Плачу­щий в душе всегда смеется на людях. Что-то подобное творилось и с Крайневым. Скупой на похвалы, он готов был щедро излить их Андрею. Общаясь с ним, он стал чувствовать себя как-то обновленнее, сам того не подо­зревая, стал более добрыми глазами смотреть на мир.

От Наташи в самый канун отъезда Андрей получил письмо. Читали вместе с капитаном. «Третьего дня, — писала она, — мы форсировали Днепр — эту хмурую, тяжелую реку. Я представлена к правительственной на­граде. К какой? Боюсь говорить. Встретимся — узнаешь. Ты везде, всегда со мной...»

Капитан помрачнел, долго, сидел, задумавшись, гус­тые брови сошлись у переносицы, глаза заволокло гру­стью. Он смотрел куда-то мимо счастливого Андрея, безучастно слушал его восторженные комментарии письма.

— Что, друг, приуныл? — ткнул в плечо капитана Андрей.

— Была у моего генерала (разжаловали, правда, его, и поделом) полевая жена, — проронил с насмеш­кой Крайнев. — Варей звали ее. Тоже, кстати, врач. Она тоже получила два ордена...

Андрей вскочил со скамьи, скомкал в руке письмо, губы его посинели.

— Как ты смеешь? Подлец! — и наотмашь ударил Крайнева по лицу.

Крайнев, не дрогнув, сидел неподвижно, только по­бледнел; на лице багровел след от пощечины.

— Благодари судьбу, что был мне другом, — выда­вил он из себя. Поднялся и, пристально глядя на Анд­рея, добавил: — Вторично обжигаюсь на людях: первый раз — на женщине, теперь — на мужчине. — И, резко повернувшись, вышел.

Спустя два дня уехал Андрей на фронт. Но что с ним произошло? Его будто подменили. Он ненавидел капи­тана, презирал себя, тревожно думал о Наташе. Грязные руки прикоснулись к святому чувству. Остальное дори­совало болезненное воображение. Он спрашивал себя: по-прежнему ли любит Наташу? Отвечал утвердительно и в то же время сознавал — что-то надломилось в его груди.

В Москве Щербатов попросился на Первый Белорус­ский фронт. Наташа была на Третьем Украинском. До­роги разошлись. Андрей знал, что поступает безрассуд­но, противоестественно. Скоро Наташа совсем потеря­лась из виду. Но думать о ней он не переставал, надеясь на какой-то случай, который должен был все восстановить, вернуть его жизнь в прежнее русло. Однажды, уже прибыв к месту назначения, он написал Наташе по старому адресу. Ответа не последовало. Успокаивая и утешая себя, он старался рассеяться, заслонить прошлое, но тупая боль поселилась в нем и не покидала его. Боясь самого себя, через полтора года Андрей женился на медицинской сестре — милой простой девушке и, кажет­ся, полюбил ее. Кажется?.. Нет, он любил свою жену, но уже не той любовью, какую испытывал к Наташе.