Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

Черные задубелые пальцы Иванова жег докуренный до основания измусоленный окурок цигарки. На оголен­ной жилистой шее бился четко пульс. Чувствовалось Иванов полезет на рожон. Рука сжала в ладони дымя­щийся окурок и бросила под каблук ботинка.

— Петя, принесите ему мою новую гимнастерку. Пусть сменит эту рвань, — сказал я Кремлеву.

— Не задабривайте, старший лейтенант, не купи­те! Мне ваш приказ — не указ: может, я хочу, чтоб меня вот этаким неумытым клюкнуло.

Вокруг собрались бойцы.

— Идите умойтесь, приведите себя в порядок и по­том объяснимся, — повторил я.

— Я свое сказал и отчепитесь.

— Ну ты, курский соловей! — угрожающе подступил Бугаев. — Бузу не поднимай.

Иванов с кулаками бросился на Бугаева. Но я встал между ними.

— Злы на себя, а недовольны всем миром?!

— Это почему я злой на себя? — он весь ощетинил­ся, люто повернул ко мне мокрое, потное лицо.

— Да потому, что повел себя, как последний трус! Оставил товарищей и кинулся спасать свою шкуру.

— Это вы верно сказали, — Иванов вдруг обмяк. — Как последний трус! Вот поэтому и хочу, чтоб клюкнуло. Лишь одно не так, товарищ старший лейтенант. Не шкуру спасал, а увидел тучу живых немцев; по танкам бил, там ружье было и как-никак танк — железо, а тут-люди. Вот бельмы и скаканули на лоб от страху.

— Ну тогда мы с вами квиты, — улыбнулся я.

Непонимающе Иванов передернул плечами.

— У меня, брат, тоже поджилки затряслись, — отве­тил я, — когда танки увидел. С живым немцем встречал­ся не раз, а вот с танками редко приходилось. Ну и хо­тел дать деру, да благо вы, Иванов, подвернулись.

Страшно, говорите, но что поделаешь. Надо, товарищ старший лейтенант! И удержался...

Иванов часто замигал, пряча навернувшуюся слезу.

— Вы не разыгрываете, товарищ старший лейтенант?

— Хорошенькое дельце! Публично признать, что у тебя заяц в коленях сидел, и еще разыгрывать других.

— Ну, спасибо вам, товарищ старший лейтенант.

— Это вам, а не мне спасибо. Завтра за подбитые танки вас представлю к Герою.

— Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант... Если правда, то, конечно, спасибо, но не стоит. Обидно будет — главное это вот, чтоб Бугаев и вы верили, что я не гад...

— Ну хорошо, идите мойтесь.

Спустя час мы ужинали. Ели через силу. Один Крем­лев, которому промыли и перебинтовали руку, храбрил­ся, уминал за обе щеки. Я недоумевал: откуда у челове­ка такая прыть? Но когда поднялись из-за стола и Пе­тя, улучив минуту, шепнул: «Разрешите на часик наве­даться в медсанбат», все понял. На сердце было тепло, но сказал строго:

— Не только на час, а вообще необходимо отпра­вить вас в госпиталь.

— Да я не о том, товарищ старший лейтенант. Я обе­щал землячке сегодня быть.

— Сегодня нельзя, Петя. Неровен час, гляди, опять немцы подымут тарарам.

— Да и я чую это. Ну хорошо, хоть не разрешили,— вздохнул он облегченно. — А то если бы сам — обещал и не сдержал слова, уже не по-гусарски!

— Эх ты, гусар! — рассмеялся я и хлопнул Петю по плечу.

Подумал об Арине. Как она там? И вдруг — распах­нулась дверь блиндажа, и на пороге Арина. Я даже при­кусил язык, настолько это было неожиданно. В сопро­вождении двух солдат связи, которые не могли отказать ей в просьбе, она пробралась к нам. Шла от порога ко мне навстречу.

— Я не могла. Не могла...

Солдаты сидели, раскрыв рты. Все это было как во сне. Ворвись в блиндаж фрицы, брось они под ноги бомбу — это было бы правдой. И к этому все, и я в том числе, были бы готовы. Появление же красивой, улыбаю­щейся и плачущей от радости девушки было хитро спле­тенной выдумкой, слишком жестокой насмешкой над всеми нами и в то же время ощутимым, понятным и близким счастьем. Арина обхватила мою шею руками и поцеловала в губы. Минуту не отрывалась от моей гру­ди. И только здесь с облегчением и я и все находившие­ся в блиндаже поняли, что все это правда, все — невы­думанная жизнь.

— Вы замечательные герои. О вас все только и гово­рят, — поглядев с восхищением на меня и повернувшись к солдатам, сказала Арина. — А у нас все наоборот. Я, Варвара Александровна, Надя, наш начальник — все мы забрались в погреб. Мы слышали, как страшно гу­дела земля.

И опять Арина заглянула в мои глаза. Бугаев джентль­менски предложил солдатам, сопровождавшим Ари­ну, свой кисет, а гостье — кружку чая. Арина качнула головой.

— Мне пора. Я на одну минуту.

— Ты ни разу не была у нас. Загляни, где я обо­сновался. Петя, зажгите лампу. — И я проводил Арину к себе в землянку.

— Неужели ты ни разу не вспомнил обо мне?

— Я все время жил тобою.

— Я загадала, когда мы спрятались от обстрела. Если первым кто-нибудь назовет твое имя, значит, ты выстоишь. В душе я молилась богу. В первый раз! И неожиданно Варвара Александровна говорит: «Саша-то впереди всех...» Я вскочила, опрокинула кринки, за­прыгала от радости. Мне уже ничего не было страшно. Они подумали, что у меня не все дома. — И вдруг она спросила. — Ты веришь, что есть бог?

— А как думаешь ты?

Арина неопределенно пожала плечами.

Паскаль говорил — сомневаться в боге, значит, верить в него.

— Ты суеверный?

— Не знаю.

— Значит, тоже сомневаешься, значит, веришь?

— Да, я верю в бога, — сказал я. — Он у меня слепой, грубый, безжалостный. Имя этому богу — жизнь. И мы, новые, советские люди, пришли в этот мир затем, чтобы преобразить его — сделать всевидящим, нежным, добросердечным. И я сегодня в окопах дрался за это.

Арина пальцами прикрыла мне рот.

— Когда ты сейчас это говоришь, ты от меня далеко. А я не хочу. — Она поцеловала меня и озорно сказа­ла: — Нехороший, скверный, гадкий, ты дрался за свое­го бога, а не за меня. Даже ни разу не вспомнил, что есть я. Тебя твой бог опьянил. Да, да! А вот Соснов, пусть он тебе не нравится и я тоже не люблю его, но он дважды присылал за мною солдат, чтобы увести в лес, где не так опасно. Но в Васютниках я знала, что бли­же к тебе, и оба раза отказалась уехать. Он чуткий, внимательный, воспитанный...

— Если бы я счел нужным, — холодно прервал я,— я бы не присылал за тобою солдат, а пришел сам. В этом разница между мною и воспитанным Сосновым.

— Неужели ты-ревнуешь? Это низкое, гадкое чувст­во! Ты должен быть выше. Мне приятна, конечно, что это тебя злит. Но все равно ты должен быть выше. Ты единственный, кто должен быть лучше всех.

Я не понял, шутит или всерьез говорит Арина, и спросил:

— Я соскучился по Наде. Как она себя чувствует?

Арина отстранилась, широко раскрыв глаза. Имя На­ди привело ее в полное смятение. Она могла ждать все­го, только не слова «соскучился».

— Я имени ее не хочу слышать, — уголок рта Ари­ны мелко и часто вздрагивал.—Она сказала, что оконча­тельно убедилась сегодня, что Метелин настоящий муж­чина и что обязательно тебя отобьет у меня, чего бы ей это ни стоило.