Давид Константиновский - Яконур

Он стоит перед зеркалом и смотрит на себя.

Его руки — просто поправляют галстук; этот обыкновенный, ничем не примечательный человеческий жест.

Другой Баранов, в зеркале, делает то же самое.

Савчук взял Баранова на работу, не имея полной о нем информации, надо было срочно поручить кому-то лабораторию; ошибка обнаружилась весьма скоро, однако исправить ее оказалось не просто.

Человек, уверенный, что все относительно на свете, в том числе и добро, и зло… Человек, опьяненный мечтой о власти, тем более что власть эта — над умами, и какими… Человек, поставивший себе единственной ценностью себя и единственной целью — свое, по-своему понимаемое, счастье… Есть такие вещи, которые заводят людей очень далеко.

Может быть, он и не представляет собою ничего серьезного, в конечном счете, может быть, не страшен… Хотя — как знать! В любом случае, не так прост, как может казаться.

Как хочет казаться и умеет.

Савчук при упоминании о Баранове беззвучно шевелил губами… Баранов активно выступал с лекциями для населения и не возражал, в отличие от других, если ему давали всякого рода нагрузки и поручения; проявить же себя в исследовании не спешил, тянул с программой работы; редко бывал в институте, зато, как скоро сделалось известно, с продуманной регулярностью обходил нужные ему приемные. Когда поставили на ученый совет его доклад по теме — Баранов не явился; поставили еще раз — тот же результат; тогда поставили вопрос о соответствии должности, и совет провалил Баранова единогласно. Однако выяснилось, что он заранее разослал в обычные адреса письма о положении в институте вообще и отношении к нему в частности, и теперь Яконур посещали комиссия за комиссией. Все уже начали выдыхаться; у Баранова энергия была неиссякаема…

Вот он поправил галстук; уходит.

Ушел…

Другой Баранов, тот, что в зеркале, — остается. Было два Барановых: один, смотрите, остался.

Он стоит там, в зеркале; поправляет галстук, то самое движение, обыкновенное, ничем не примечательное…

Ну, вперед! — говорит себе другой Баранов. Действуй.

Полная ясность: до последнего стоять за Яконур и за Савчука. До конца! Пусть делают что хотят. Пусть все знают: не было еще у Яконура такого защитника и у Савчука такого последователя. Стойкость и самоотверженность, активность и прямота; вместе с Косцовой, Ревякиным, Чалпановой.

И — средства к существованию обеспечены.

Для чего они это все заварили — их дело… Зарплата идет, стаж прибавляется, хлопот немного, уволить практически невозможно.

Рваться он никуда не рвется, чинов ему больших не надо. Свое он и так возьмет.

Важно знать, где что в цене… почем дают и за сколько можно перепродать…

Если ветер переменится — что ж! — неужели не будет выхода? неужели никому он не будет нужен? ну в самом-то деле, вот спокойно подумать: что может — с ним — приключиться?

Хотеть малого у Бориса не получилось…

Доброта его избрала для себя Ксению потому, что он увидел неприкаянного ребенка, который вырос и растерялся; ничего в этом не было иного. Потом, когда в ней, в ее отклике он почувствовал не только привязанность, — сначала испугался: значит, он был неосторожен, несдержан; затем появилось искушение построить новый мир для себя… не исключено, что Борис еще и увлекся ситуацией, они в самом деле могли стать парой.

Он был инженер, и как инженер он доступен был искушению преобразований.

Заблуждение развеялось тут же, ничего не вышло, ничего и не могло выйти, он был однолюб, и он любил, и преобразованию это не поддавалось…

Ни единым словом он не обмолвился ни о чем Ксении, ни единого жеста не разрешил себе, который бы обнаружил, что в нем происходило сначала и что после произошло; но, видимо, чем-то себя выдал… Итогом всего оказался теперь двойной долг перед Ксенией, уплатить который себе он был не в состоянии.

Вина перед женщиной, какая еще новая ноша могла быть для него тяжелее? Борис оставался честен с ней, но пытался что-то сделать… смягчить, сгладить… заменить одно другим… цветы, пирожные… оба все понимали… потом обоим становилось хуже.

Но он был не в космической пустоте, он притулился наконец! И ему нравилось быть с ней как с ребенком, это у него получалось; сохранилась и росла у него искренняя потребность заботиться о ней. А ее это все более обижало, она хотела быть ему женой, другом, любовницей, экономкой, пусть нянькой, говорила она, но такого ничего он не мог от нее принять…

Расстались.

Он и коснуться ее не мог… внутренние запреты, да… но не в них дело, он принадлежал другой.

Снова он был один.

Взгляд на Старика.

Взгляд на часы.

Знакомый многим взгляд человека с длинными, совершенно седыми волосами.

Конец сеанса, думает он, важно, сколько успели принять; до следующего раза может произойти что угодно — метеорит зацепит, ФТУ свернется…

Дурацкий гул над глазами, и не жди, что скоро утихнет, — ночь в самолете, раньше он считал это нормой, а теперь…

Он стоит со Стариком в глубине коридора, человек с длинными, совершенно седыми волосами. У панели без окна, между двумя дверьми, обозначенными цифрами.

Снова взгляд на Старика.

А тот парень, однофамилец, сначала парня заметил только потому, что он, поднимаясь, оставался такой же высоты, как и тогда, когда сидел; потом парень сделался незаменимым; потом пришел и попросил отпустить его, он понял, что должен посвятить себя защите биосферы! А та старушка в газетном киоске, городская древность, она была старушка еще когда он стал ее покупателем, на Арбате родилась и умрет, Сибири в глаза не видела; он спросил у нее газету, она схватила его за плащ рукой, мгновенно высунувшейся из окошечка, и проговорила строго: «Разобрали, там про Яконур…»

Он видел места, которые достижениями науки и техники превращены в лунные пейзажи. Читал обвинения тем, кого называли технарями, — сам принадлежал к их числу… Он видел и места, где была раньше пустыня, а развитие науки и техники позволило сделать их садами. Получалось, что и решать проблему тоже предстояло технарям.

А кто предупреждал первыми? Томсон, с его расчетами, из которых выходило, что доменные печи да паровозы быстро исчерпают весь кислород И человечество погибнет, — физик!

Проблема была прежде всего философской, прежде всего нужно было понимание сегодняшнего места человека в мире, целей, ценностей… — гуманитарная работа. Действовать предстояло технарям.

Требовался прогноз развития науки и техники. Прогноз развития отраслей. На этой основе — планирование. Поиск новых технологий. Выбор наиболее совершенных и наименее вредных для среды.

Тимирязев отвечал Томсону: нас спасет зеленая стихия. Но если дальше пойдет по-прежнему, то скоро некому будет спасать.