Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2

— Слушай, Гриша, — сказал он, — ты заварил эту кашу, ты ее и расхлебывай! Сестра твоя умрет от горя. Ты не рассуждай, а седлай своего стального конька и мигом скачи в Журавку. Ты их там перехватишь как миленьких, Дальше Журавки они не поплывут.

— Кузьма, — отвечал Григорий, — ты лучше скажи, как они на лодке перелезут через Ново-Троицкую плотину? Хотя это же такой сорвиголова, что для него не существует никакой преграды. Они и не через такую гору переберутся.

И Григорий поехал встречать Олега и Леньку. Он был уверен, что подкараулит беглецов именно в Журавке, как раз в тот момент, когда они высадятся на берег. Правда, Григорий побаивался, что путешественники до Журавки не доплывут: помешает плотина. Он съездил и к своему другу Елизару Однокозову. Тот и рассказал ему, как выручил ребят из беды.

Утром Григорий был в Журавке. Колеса мотоцикла прошуршали по прибрежному камышу в том месте, где был запрятан «Нырок», слишком поздно. Олега и Леньку, как об этом сообщил Игнатенок, «корова языком слизнула».

Еще Григорию удалось узнать, что два мальчика ночевали на кошаре у чабана Заливаднего. Григорий приехал к Заливаднему. Тот сообщил, что действительно два мальчика были у него. Приехали они на кошару на верблюде. Их привез калмык Залимхан. Верблюды повернули на восток, в сторону Элисты, а ребята переночевали на сене в кошаре и утром на попутной машине уехали.

— Куда? — спросил Григорий.

— Да бес же их знает!

— И ты не поинтересовался?

— Спрашивал. Не говорят. Они, бедняги, так умаялись и пригорюнились, что из них слова не вытянешь. Надулись и сидят как сычи. И ели плохо, а вижу — голодные.

Делать было нечего, и Григорий поехал домой. Усталый, покрытый толстым слоем пыли, он переступил порог и сказал:

— Даша, принеси напиться. Запалился!

— Так и не отыскал?

— Как видишь! Разве в нашей степи отыщешь! Подожду сегодня. Ежели сами не заявятся, тогда уж и не знаю, где их искать. А может, их кто увез за Маныч?

— Гриша! — воскликнула Даша. — Да погляди, кто идет к нам! Твои беглецы! И Марфутка с ними. И где она их разыскала?

— Ну и герои, ну и ребята! — обрадовался Григорий. — Да на них страшно смотреть! Загрязнились, обносились!

По широкой и пустынной сухобуйволинской улице шагали Олег, Ленька и Марфутка. Следом за ними плелся, еле-еле передвигая коротенькие ножки, Черныш.

Остановились на пороге. Ленька потупил глаза, а Олег смущенно улыбался. Он первым подошел к Григорию и сказал:

— Здравствуйте, дядя Гриша, здравствуйте, тетя Даша! Вот и мы с Ленькой. Чего вы так удивлены? Дядя Гриша, рапортовать или не надо?

— Была бы тут твоя мать, она бы тебе отрапортовала!

— Значит, не рапортовать, дядя Гриша?

— Обойдемся и без рапорта!

— Батя, это я их заметила возле пруда, — сказала Марфутка. — Смотрю, сидят грязные-грязные! Мы сразу узнали друг друга. Я только говорю: искупайтесь, смойте с себя грязь. А Олег, такой смешной, отвечает: «Искупаться еще успеем, сперва отрапортуем твоему отцу о благополучном прибытии». Смешно, правда?

— И ничего тут смешного нету! — сказал Ленька. — Не могли же мы так явиться… несерьезно. С нами, дядя Гриша, и Черныш. Неотвязчивым оказался.

— Вижу, вижу! Возьмем и его в отару. — Дядя Гриша обнял ребят. — Ну, ходоки, есть хотите?

— Да, с харчами у нас получилось туговато, — сознался Олег. — Не рассчитали. Тут и Черныш повинен; он тоже был на общем довольствии.

— Накорми их, Даша, — сказал Григорий, — я пойду и позвоню в Грушовку. Пусть там обрадуются — нашлись беглецы!

Молодой рог месяца чуть приметно бледнел на высоком и чистом небе. Его было видно в оконце из чуланчика, где лежали Олег и Ленька. И может быть, потому, что перед глазами было это оконце, рассеченное серпом месяца, или от новизны впечатлений, только Ленька не спал, без причины ворочался на жесткой, из сухих овчин, постели. Хорошо Олегу! Имеет выдержку, да и характер у него спокойный. Лег и в ту же минуту засопел и даже начал что-то бормотать во сне. Олег действительно что-то бубнил, раскинув руки, а Ленька тоскливо смотрел на оконце. «Так вот какая ты нерадостная, Сухая Буйвола! — думал он. — И ничего нет в тебе ни красивого, ни привлекательного. Голая степь, и лежит село как село. И чего мы сюда так торопились?..»

Леньке никак не верилось, что они уже в Сухой Буйволе. Может, это только сон? Эх, хорошо бы проснуться дома, у Олега под навесом! Нет, это не сон. И как же, оказывается, не похожа эта, настоящая Сухая Буйвола, на ту, какой они ее себе представляли! Земля здесь серая, цветом похожая на кизяковую золу. Лежит одна улица, и та серая и такая широченная, что по ней свободно пройдет огромное стадо коров… Хатенки приземистые, тоже серые, крыши плоские, будто их срезало ветром. Изгороди земляные, точно сложенные из золы. Всюду растет бурьян, ходят свиньи, куры. Ни возле дворов, ни во дворах нет ни кустика, ни деревца.

Олегу тоже не понравилась Сухая Буйвола. Увидев вчера разбросанные в степи хатенки, он остановился, поправил трусики и сказал:

— Да, Лень! Картина не та! Получилось в мечтах одно, а на глазах другое. Ну ничего, обживемся, привыкнем.

Легко сказать «обживемся, привыкнем»! В первую же ночь Ленька не мог спокойно спать, а что будет дальше! Затоскует и сбежит в Грушовку. Но бежать же стыдно. А как тут жить? Садов нету, речки нету. Есть пруд — мелкий, грязный. В нем водятся одни головастики.

Думая обо всем этом, Ленька понял, что ему не уснуть. Лежать тоже не хотелось. Он встал и вышел за ворота. Следом за ним в дверь прошмыгнул Черныш.

— Ну, как, Чина, дела? — ласково спросил Ленька. — И тебе, дружище, не спится? Видишь, как оно получилось нехорошо. Думали, мечтали, что тут такое село и такая степь, а вышло…

И не досказал. Уселся на завалинке и, лаская Черныша, смотрел на Сухую Буйволу. Ночь была не темная, а серая, как и все село, и разливалась повсюду такая тишь, что звенело в ушах. Сухая Буйвола спала. Не лаяли собаки, не пели петухи: до рассвета было еще далеко.

Опершись спиной о колкий земляной забор, Ленька поднял голову и смотрел на крохотную луну, похожую на запятую. Мысленно он то бродил по Грушовке, то плыл по Егорлыку, то сидел возле сухобуйволинского пруда. Там он впервые увидел двоюродную сестренку Олега. Она подбежала, запыхавшись. На ней было коротенькое старенькое платье; оно выгорело на солнце и из розового стало почти белым. Ноги босые, упругие и быстрые. «Наверно, хорошо танцует», — подумал Ленька. За спиной болтались две косички, и были они такие светлые, точно сплетены из льна. Лицо у Марфутки веселое, и в глазах теплилась смешинка. Леньке она понравилась. Солнце так опалило щеки, нос, что они шелушились. Эта тонконогая сестренка Олега была худенькая и не то чтобы шустрая, а вертлявая. Подумать только, прилетела и ни с того ни с сего обняла Олега, поцеловала его, а потом обняла и поцеловала Леньку так, точно и он доводился ей родственником. Ленька покраснел, на глазах у него выступили слезы. А Марфутка подпрыгивала и кричала: