Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2

Следом, попасом, идет сакман. Изредка послышится тревожный голосок ягненка, и снова тишина, нарушаемая только птичьими песнями. Хорошо! Олегу нравится. Ему весело, и он, желая угодить Илье Васильевичу, частенько поглядывает назад, смотрит, как пасутся овцы, не разбрелись ли, не отстали ли ягнята.

— Чего оглядываешься? — спросил Илья Васильевич. — Приучайся отару видеть спиной.

Спиной видеть отару! Или Олег ослышался? Нет. Кажется, об этом ему говорил и дед Евсей. Олег смущенно улыбнулся, удивленно посмотрел на Снегового и спросил:

— Как вы сказали? Спиной?.. Это как же?

— Очень просто, — ответил Илья Васильевич. — Прислушайся. Что ты слышишь? Ничего? Плохо, слух не натренирован. А я слышу, как похрустывает трава. Значит, овцы идут кучно и пасутся дружно. Вот так я их и вижу. Эх ты, чабан! Ну ничего, приучишься — и услышишь.

Олег отстал от Снегового, присел, будто подвязывая чобуры, и занес в тетрадку: «Удивительная вещь, спиной надо видеть отару. Хруст травы. Надо это раскусить».

— Олег, что записываешь? — спросил Илья Васильевич.

— Как трава хрустит.

— Ты разве слышал?

— С ваших слов.

— Ты вот что, парень, — предупредил Илья Васильевич, — от меня не прячься и записывай в тетрадку при мне. Понял? Да сперва клички моих собак запиши. Непременно запиши и запомни. И вообще тебе надо с собаками подружиться. — Он свистнул и позвал: — Эй, Белый! Сюда!

Четыре пса с шумом подлетели к Снеговому. Они стояли и смотрели на него умными, острыми глазами, совершенно не замечая Олега.

— Этот белый великан так и зовется — Белый, — пояснил Илья Васильевич. — Его легко запомнить. Он у них вожак, старшой на псарне. Дисциплина у собак железная — вожаку подчиняются во всем. Не тронет вожак — ни один даже не залает. Если б я позвал другого, не Белого, собаки и с места не сдвинулись бы. Этот, с отрезанными ушами, — Бой. Стремительный в беге пес. Двух волков настиг и обоим глотки перехватил, как ножом. Этот, чепрачной масти, его брат — Беркут. Натура спокойная, обладает великолепной выдержкой и терпением. Золото, а не пес. А это Сокол. Походка у него и вообще осанка соколиные. Но лентяй, лишнего шага зря не сделает. Ну, а теперь, Олег, познакомься. С ними тебе жить и работать. Собаки — это, ты знаешь, наши первые помощники.

— А как с ними знакомиться? — бледнея, спросил Олег.

— Подойди, погладь, приласкай… Боишься?

— Малость страшновато, — сознался Олег. — Еще укусят.

— Главное — смелее. Собаки любят людей смелых.

Легко сказать — смелее! Перед тобой сидят мордастые, со страшными пастями звери, а ты — смелее!

Но делать было нечего, и Олег пошел. Никто, конечно, не знал, сколько усилий стоило ему сдвинуть с места ноги. Они точно приросли, но Олег все превозмог. Он даже и виду не подал, что ему страшно. Смело подошел к Белому, обнял его могучую шею, затем похлопал легко, дружески по спине Беркута, погладил Боя и Сокола. Собаки замахали хвостами, и теперь их глаза были не злые.

— Молодец, Олег! — сказал Илья Васильевич. — Сила воли у тебя есть.

— Я ее, дядя Илья, давненько тренирую, — сказал Олег, вытирая со лба холодный пот. — И вообще люблю собак.

— Это хорошо.

Собаки ушли к овцам. Овцы теперь были близко, они торопили чабанов, и Олег, не оглядываясь, тоже услышал сочный хруст травы. Хорошо пасутся овцы, к вечеру еще воды захотят… И тут ему снова пришли в голову сухобуйволинские колодцы, и он спросил:

— Дядя Илья, а почему воду достают допотопными бадьями?

— Чем же ее еще доставать?

— Ну, моторами, насосами гнать. Какое было бы удобство!

— Ты скажи своему дяде Григорию Афанасьевичу. Он тут главарь.

— И скажу! — смело отвечал Олег. — Овец много, и какие овцы, а техники никакой.

— Олежка! Да ты мне нравишься, честное слово! — искренне обрадовался Илья Васильевич. — Просто молодцом парень! По-хозяйски на жизнь смотришь, вот что меня радует.

Так и пошли, побежали день за днем, точно наперегонки. К ночи, нагулявшись вдоволь, Олег засыпал еще до того, как влезал в курень. Коротки летние ночи, а в юности сон сладок. Только-только приложил щеку к пахучей траве, а Илья Васильевич уже говорит, что пора вставать.

Олег и дома не любил нежиться в постели. Здесь, в курене, он вскакивал как по сигналу тревоги, умывался, чтобы сразу же окончательно избавиться от сна, брал ярлыгу и уходил к сакману. Степь встречала его серебром росы и прохладой, и каждое утро она казалась ему все просторнее.

Однажды перед вечером, когда Олег хотел развести костер, Илья Васильевич взял ярлыгу, осмотрел ее, попробовал, крепко ли сидит на конце крюк, которым ловят овец за ногу, и спросил:

— Ну, чабан, овцу этой штуковиной изловишь?

— Не пробовал, но смогу, — уверенно ответил Олег. — Что ж тут хитрого? Какую изловить?

— Давай для начала не овцу, а ягненка. — Илья Васильевич прищурил оба глаза. — Вон бери того, что возле матери траву пощипывает.

— Можно! Зараз мы его подцепим!

Олег, высоко подняв ярлыгу, хотел вмиг поймать ягненка — и промахнулся. Овцы шарахнулись во все стороны, смешались, и Олег потерял даже из виду того ягненка, который ему был нужен.

Илья Васильевич наблюдал и посмеивался.

Олег злился, лицо и шея его сделались красными. Теперь он решил пойти на хитрость и подобраться незаметно. Ягненок же оказался дошлым. Он все видел и не подпускал к себе Олега. Измучился Олег, но все же с большим трудом ему удалось схватить свою жертву, а удержать не смог — выскользнула нога, и ягненок убежал.

— Эх ты, чабан! — с упреком сказал Илья Васильевич. — Только стадо распугал. Да и ягненка ты ловил совсем другого.

— Они же все одинаковые! — пробовал оправдаться Олег.

— Это тебе только кажется. Практики нету у тебя, Олег, вот в чем тут дело. — Илья Васильевич взял ярлыгу. — Погляди, как это делается, поучись. Ты идешь вот так, следом за отарой, идешь спокойно, будто тебя ничто не интересует. Овцы все это видят, и они тоже спокойны. Ты тем же безразличным манером подходишь все ближе и ближе, не размахиваешь, а протягиваешь ярлыгу и берешь, как рукой. Вот и вся премудрость!

Ягненок очутился у ног Ильи Васильевича. Он взял его на руки, приласкал, а Олег стоял понуря голову. От стыда он готов был провалиться сквозь землю.

— Ну ничего! — сказал Илья Васильевич, пустив в стадо ягненка. — Жизнь — это наука. Поживешь — и научишься. Так что не расстраивайся и разводи костер. Скоро начнет вечереть.

Костер пахнет кизяковым дымом, горит скудно, то тлеет и сизым дымком курчавится по траве, то вскидывает крохотные язычки пламени. Костром занялся Олег, а Илья Васильевич раскинул бурку, лег на спину и заложил руки за голову. Он смотрел в светлое, с редкими звездами небо. Молодой месяц увеличился, и ночь казалась не такой темной.