Василий Субботин - Прощание с миром

Еще через минуту мы стояли перед открывшим нам дверь человеком, старым, пожилым, в светлой грубой кофте. Вслед за ним мы вошли в гостиную, сплошь всю увешанную рогами. На деревянной, обитой панелью стене висели рога убитых кем-то когда-то оленей и коз. Хозяин был явно растерян… Пользуясь более чем мизерным запасом знакомых мне немецких слов, я попытался выяснить у этого человека, где мы находимся. В комнате было совсем темно. С потолка свешивалась какая-то лампочка, и по стенам покачивались наши тени. Хозяин стоял у стены и молчал. В темноте его лица не было видно, он, как я думал, плохо понимал, как мы оказались здесь, откуда мы явились к нему одни, без машины, посреди дождя, посреди ночи. Он, как видно, ничего не понимал и смотрел на нас во все глаза. Действительно, если спросить мы еще умели, то понять ответа не могли, на это наших познаний в языке уже не хватало.

Подбирая слова, с трудом составляя какие-то фразы, я объяснил ему, куда нам надо добраться. Я пытался объяснить, что нам нужна машина. Я просил помочь нам… Я только собирался сказать ему, что у меня есть деньги, марки, что все, что у меня есть, я отдам, но в это самое время — я ведь так и знал, что в доме кто-то есть, предчувствовал, — послышались шаги. Я ведь и раньше понимал, что хозяин тут не один, что в доме этом еще кто-нибудь находится. Я услышал, как под ногами заскрипела ведущая наверх лестница, медленно и тяжело по ней спускался еще кто-то. «Мой сын…»— поглядев на нас, сказал хозяин… Взрослый сын хозяина, конечно переодетый, скорее всего офицер, вчерашний военный, заблаговременно пришедший домой, заблаговременно сбросивший форму человек.

Услыхав, должно быть, увидев, что здесь только один я, заблудившийся, даже и без автомата, офицер с девчонкой, он не нашел нужным скрываться и спустился вниз. Одет он был в какой-то старый пиджак. Они о чем-то долго говорили между собой. Как видно, отец передал ему нашу просьбу доставить нас к своим, отвезти нас в наше расположение.

Я снова назвал пункт, до которого нам надо добраться. Но, еще раз поговорив с сыном, приободрившийся немного хозяин развел руками, сказав, что у него нет машины. Он говорил, как я понял, что автомобиль, стоящий у них перед окнами, неисправен. Мы видели эту небольшую приземистую машину, когда, спотыкаясь в темноте, подходили к дому.

Мобилизовав все знание языка, я попытался объяснить, я настаивал, я брал на себя непосильную задачу заставить везти нас к своим. У меня не было никакой надежды на успех. Но что мне оставалось делать! Я должен был убедить этих людей, заставить их везти нас к себе. Сложность этой задачи я только потом понял.

Отец снова стал быстро о чем-то говорить с сыном, и я совсем уже ничего не понимал, я не вслушивался и сидел безучастно, я не понимал, о чем они говорили между собой. Я словно бы выключился.

Слышно было, как за окнами хлестал дождь. Я смотрел на обшитые желтыми панелями стены, на высокий потолок, разделанный квадратами, на развешанные по стенам рога всех этих оленей, коз и лосей и ждал.

Они о чем-то тихо говорили, а потом сын поднялся наверх, надел плащ и ушел.

На мой вопрос, куда ушел сын, этот человек сказал, что машина есть в соседнем доме, у соседа и, если она в исправности, он приведет ее.

Я не очень верил в это, да и плохо понял его. Мне вдруг сделалось все безразлично, да и устал я сильно.

Я сидел, борясь со сном. Меня сковала усталость. Тоня сидела рядом со мной тут же, за столом этим. Так же, как и я, она не снимала шинели. Мы почти не разговаривали друг с другом. Она все еще не переставала сердиться на меня. Мы сидели как чужие. Сидели, не глядя друг на друга. Конечно, и она тоже была утомлена и тоже здорово намучилась за весь этот нескладно сложившийся для нас день. «Между нами все кончено», — думал я, но даже уже и эта мысль не пугала меня.

Обычно всегда, когда мы оказывались среди немцев, она начинала верить п меня, потому что хорошо или плохо, но я все-таки мог объясниться, мог говорить с ними. Скорее плохо, конечно, чем хорошо. В такие минуты она всегда оживлялась, и мне даже казалось, что в такие минуты я вырастал в ее глазах. Но теперь я видел, что она так не думала, не думала, что нам удастся выбраться, выпутаться из этой истории.

Очень хотелось спать. «Куда он делся, этот сын? Кого он приведет?» Мы сидели в темном зале и не знали, что думать. Ждать пришлось долго. Хозяин все посматривал на окна. Мы почти спали, у меня даже не было сил говорить. Все-таки я себя еще прескверно чувствовал.

На стол он поставил вазу с яблочками. Впрочем, не очень хорошими, из своего лесного сада. Мы взяли по яблоку. Мы ведь целый день ничего не ели.

Мы сидели за столом и угощались яблочками. Время тянулось очень медленно. Мы сидели уже около часа, наверно. Так, во всяком случае, показалось мне. И вот когда мы, сидя за столом этим, уже даже задремывать стали, мы увидели блеснувший в окно свет фар и услышали гул подвигающейся к дому тяжелой машины. То, что машина была тяжелая, я понял по тому, как задрожали в доме стекла. Высветив светом фар кружок леса и бетонированное крыльцо входа, машина стала. Хозяин вышел за дверь и тотчас вернулся, махнул нам рукой обрадованно, впервые улыбнувшись, показывая, что мы можем ехать. Казалось, он был этому рад больше нас.

Мы вышли на крыльцо. Дождь все так же лил. Слышался гул работающего мотора. Перед нами стояло что-то огромное. Это было видно по высоте кабины, по длинному, обшитому узенькими планками кузову, еще более длинному от тьмы, которая нас окружала. Помогая друг другу, мы поднялись в кабину. Это оказалось довольно высоко. Мотор не был выключен, и кузов дрожал, кузов крупно вибрировал, машина вся сотрясалась.

Приборы в кабине были освещены. Когда мы сюда поднялись, мы увидели еще одного парня, сидевшего за рулем возле сына хозяина. Мы с Тоней переглянулись невольно поглядели друг на друга.

Мы расселись. В кабине тотчас засветилась лампочка и загорелся свет. Всунув голову, хозяин что-то еще говорил своему сыну… И вдруг и крыльцо, и хозяин стали уходить назад, как бы медленно отползать. Все это было как во сне. Вокруг нас в темноте стоял все такой же мрачный лес, и лил дождь. Мы сидели в теплой кабине, молчали.

Фары выхватывали из тьмы край мокрого тротуара, асфальта. Тяжелый грузовик полез наверх, выбрался на дорогу. Мы выехали.

Слева от меня у руля — водитель, еще один новый для нас человек, он-то, должно быть, и привел машину, а рядом с ним — сын хозяина, нам уже знакомый, и лишь потом я и, поближе к самой двери, Тоня.

Мы так и сидели, они двое и мы двое… Мы сидели достаточно далеко друг от друга, и между нами было еще довольно много пространства. Когда мы пот так расселись, расположились тут, водитель и сын этот в одной стороне, мы в другой, в кабине у нас оставалось еще так много свободного места, что между нами могло разместиться еще несколько человек… Я говорю это для того, чтобы вы могли представить, какая это была машина. Где они такую раздобыли, ума не приложу!