Илья Маркин - На берегах Дуная

— Ты кто? — водочным перегаром дохнул он на Варю.

Она хотела ответить, что санитарка, но голос не слушался и опаленные губы никак нельзя было разомкнуть.

— А, большевичка! — гаркнул ее истязатель, и ослепительное пламя метнулось перед глазами.

От страшной боли в щеке она навзничь упала на пол. С ней что-то делали, но она чувствовала только палящий жар во всем лице. Опять кровавый туман наплыл на глаза. Все завертелось и потонуло в огненном бездонье.

Очнулась Варя на мокром полу. Все тело раздирала нестерпимая боль. Она хотела закричать, но рот не раскрывался. Горло обжигал горячий воздух. Варя хотела передохнуть, но почувствовала, что губ у нее совсем нет. Она дотянулась рукой до лица и вместо подбородка нащупала голые кости и мясо. Варя положила голову на локоть и раскрыла левый глаз. У наковальни опять стояли четыре страшные фигуры. К ним подвели невысокого парня в разорванной гимнастерке. Солдатский полевой погон с эмблемой связиста свисал с плеча. Он повернул голову в сторону Вари, и она сразу узнала Федю. Ей показалось, что он видит ее и сейчас что-то скажет.

— Ты кто? — раздался голос.

— Гвардии рядовой Советской Армии, — ответил Федя и откинул голову.

Варя всеми силами хотела оторвать от него взгляд, но сделать этого не могла. Боль сразу отхлынула.

— Где ты служил и чем занимался? — гремел угрожающий голос.

— Бил фашистскую сволочь и спасал свою Родину, — спокойно ответил Федя, и Варе показалось, что он сразу стал высоким, широкоплечим и стройным.

— А-а-а! — взревел гитлеровец и схватил Федю за руку. Варя едва заметила, как взмахнул молот и Федя, содрогнувшись, выпрямился. Половины правой руки у него не было. Из оборванного рукава лилась кровь.

— Бей, гадина, бей! Всех не убьешь, — прохрипел Федя. Зубатые железные клещи вцепились ему в грудь.

Варя закрыла глаза и, задыхаясь, хватала воздух. Голоса Феди больше не слышалось. Кто-то новый кричал в руках истязателей.

«Где же Федя?» — опомнилась Варя. Она с трудом приподняла голову и увидела очень близко от себя вздрагивающую спину. Пересиливая боль, она поползла. Человек обернулся.

— Варя, ты!

— Я, Федя, я, милый, — старалась она проговорить, но звуков не было. Только друг о друга металлически стучали зубы.

Федя пополз ей навстречу. Теперь Варя увидела, что и второй руки у Феди нет. Она поняла, что он истекает кровью и доживает последние минуты. Варя добралась рукой до его волос, и они, мягкие, шелковистые, защекотали ее пальцы.

Голова его опять безвольно опустилась на пол. Варя нащупала пульс на виске. Он едва бился, а через несколько минут исчез совсем. Рыдания потрясли девушку.

Она долго лежала на мокром от крови полу. Жизнь покидала ее истерзанное тело. Последним усилием она приподняла голову и сквозь красный туман взглянула на истязателей.

Варя почувствовала, как ненависть и гнев заполняют все ее существо. Хотелось рвануться, встать и зубами вцепиться в эти проклятые морды. Она приподнялась на локте, пыталась оттолкнуться ногами, но боль свалила ее назад. Она снова открыла глаза и у двери увидела невысокого немца. У него на груди висел автомат. Это, видимо, был часовой. Пухлое лицо его рыжело щетиной. Мясистый подбородок вздрагивал. Варя всмотрелась в его лицо. Он взглядом встретился с ней, и губы его плаксиво скривились, глаза заблестели, и он несколько секунд смотрел на нее бессмысленно, потом вдруг отвернулся к двери. Плечи его судорожно вздрагивали. Торчавшее правее перекошенного плеча дуло автомата вихлялось из стороны в сторону, словно порыв ветра раскачивал его.

Варя закрыла глаза, и слезы поползли по ее лицу, солоноватой влагой растравляя раны.

В эту ночь в штабе гвардейской армии было особенно тревожно. Перед фронтом армии зашевелилось все, зашумело, пришло в движение, словно долго не имевшая сил вспучить надтреснутые льды река вдруг получила с верховий приток мутной воды и разом затрещала, заскрипела, задвигала льдами, готовая ринуться вниз и в буйном разливе раздавить все, исковеркать, покрыть своими волнами.

Из всех штабов поступали донесения о передвижениях противника. Гудели танки и самоходные орудия, по траншеям перебегали пехотинцы, вспышки фар рвали серую темноту ночного снегопада. Войска противника пришли в движение и перед правым флангом гвардейской армии.

Офицеры оперативники и разведчики сидели около радиостанций, в аппаратных телеграфов, до хрипоты говорили по телефонам. На картах генерала Воронкова и полковника Фролова синели значки вражеских рот, батальонов, полков и дивизий. Они стрелками наползали к зубчатому извиву нашей обороны, густо заполняя все пространство от города Бичке до озера Веленце и от озера до берегов Дуная. На восточном берегу озера, там, где сходятся две шоссейные дороги и прямой магистралью уходят на Будапешт, множество стрелок и цифр слилось в сплошную угрожающую синеву.

В артиллерийском штабе подсчитывали количество стволов и снарядов, распределяли их по гектарам участков и метрам рубежей огня, покрывая красными кружками, овалами и прямоугольниками вражеское расположение. Глядя на карты артиллеристов, можно было подумать, что стоит только подать сигнал, открыть огонь артиллерии и минометов, как от скоплений вражеских войск и техники останутся только обгорелые скелеты машин и бесформенные груды трупов — все сметет сила огня «бога войны». Однако командующий артиллерией армии генерал-лейтенант Цыбенко был мрачен. Он сердито говорил офицерам своего штаба:

— Ну что вы намалювали? Снаряды-то где, снаряды? Чем будете давать этот огонь?

Снарядов попрежнему не хватало. Центральные переправы через Дунай в городе Дунафельдвар и в селе Дунапентеле пришлось разрушить. В этих районах немцы вышли на дунайский берег. Паромная переправа в селе Эрчи работала с перебоями. Она находилась под непрерывным огнем артиллерии противника. Оставался единственный понтонный мост в пригороде Будапешта — Чепель. Но и он был до предела загружен: из резерва Верховного Главнокомандования шли танковый и стрелковый корпусы. Опять пришлось перебрасывать боеприпасы через Дунай на самолетах.

Цыбенко выкраивал снаряды и мины только для поражения наиболее важных целей. Он исчеркал карту и, отодвинув ее, потребовал вторую. Целей было слишком много, и все они казались важными, наиболее опасными.

Штаб генерала Тяжева трудился над решением, казалось, неразрешимых вопросов. Нужны были танки и самоходные орудия, а их было недостаточно. Генерал Тяжев теребил ремонтников, требуя быстрее восстанавливать подбитые машины, считал и вновь пересчитывал уцелевшие танки и самоходки, раздумывал, где и как использовать их. Все было нужно, все находилось в бою. Ни одной свободной машины. Прорвется где-нибудь противник — и маневрировать нечем. Теперь Тяжев счет вел не подразделениями и частями, а отдельными машинами.