Илья Маркин - На берегах Дуная

— Все проверено, все до ниточки, — встав с кресла, запинаясь и спеша, воскликнул Анашкин, — и на все документы есть! Я же понимаю! Таких, как наш Козланюк, словами не пробьешь.

— И все у вас с собой?

— Вот то-то и оно, что нет. В обком партии я их послал. Написал большое письмо и послал вместе с документами. Только боюсь, как бы и в области не нашлись дружки Козланюка. Прошло более двух недель, а ответа нет. А вот тут прочитал я в газетах, что вас депутатом Верховного Совета избрали, ну и решил к вам поехать.

— Это хорошо, что приехали. То, что вы рассказали, для нас очень важно. Так вы говорите, документы в обкоме? Я сейчас проверю, по телефону переговорю.

Шелестов вышел, и Анашкин тяжело откинулся в кресле. Все, что он, старый, израненный человек, перенес в борьбе с Козланюком, сказалось сейчас, на последнем этапе этой борьбы. Он видел, как в конце его рассказа изменилось лицо Шелестова, из приветливого и веселого становясь хмурым и недоверчивым, как в его умных, проницательных глазах вспыхивали злые огоньки, как руки его — большие, чистые, с сильными пальцами — то сжимались в кулаки, то разжимались. И эти перемены в Шелестове поколебали его веру в успех поездки в Москву. Он верил, что Шелестов разберется во всем, разберется честно и бескорыстно, но знал он также и то, что у Шелестова слишком много работы и он едва ли сможет заниматься каждым колхозом лично сам, вынужден будет поручить это дело кому-либо из своих помощников. А этого как раз и боялся Анашкин.

Тяжело дыша и вытирая обильный пот на лице и на облысевшей голове, Анашкин ждал возвращения Шелестова и, едва услышав его твердые, сильные шаги, не по возрасту резво и торопливо встал, дрожащими руками одернул гимнастерку и, взглянув искоса на Шелестова, с радостным, просветлевшим лицом шагнул ему навстречу.

— Я знал… Я верил, — сбивчиво и торопливо заговорил он, глядя на веселое, приветливое лицо Шелестова.

— Да вы присядьте, Степан Харитонович, — как и при встрече, обеими руками сжав его руки, возбужденно и ласково заговорил Шелестов. — Я понимаю, как измотали, измучили вас в этой борьбе. Но правда на вашей стороне. Секретарь обкома сказал мне, что пять дней в вашем колхозе работает комиссия, все приведенные вами факты подтвердились и вас просят поскорее вернуться домой, чтоб на месте помочь обкомовцам в разборе дела.

— Я нынче же, от вас вот, сразу на поезд…

— Нет, нет, — остановил вдруг заспешившего старика Шелестов, — пообедаете, потом в театр сходите, а завтра Москву посмотрите. Мы устроим вас на самолет.

— Что вы, что вы! — замахал руками разволновавшийся Анашкин. — Зачем самолет? И театр не надо… И Москву после увижу… Домой скорее!

Счастливое и взволнованное лицо Анашкина, его горячая, сбивчивая речь и резкие движения старых жилистых рук вызвали у Шелестова глубокое раздумье. Он стоял, неотрывно глядя на старика, и вспоминал многих таких же вот простых, скромных и незаметных людей, прошедших тяжелый путь войны, но не упавших духом, а окрепших и с новыми силами взявшихся за мирное строительство. Конечно, недостатки, которые вскрыл в своем колхозе Анашкин, как и многие другие недостатки, существовали и раньше, и раньше этих недостатков и нарушений было значительно больше. И то, что теперь простые люди так воинственно и непримиримо выступают против недостатков и нарушений, безусловно свидетельствует о накопленном советскими людьми огромном опыте и о силе их жизненных устремлений.

— А наших встречаете кого-нибудь, товарищ генерал? — задал вдруг Анашкин неизбежный при встрече фронтовиков вопрос, под словом «наши» имея в виду всех, кто бывал с ними на фронте.

— Да, да. Встречаю и очень часто, — ответил Шелестов и, стараясь припомнить всех, кого видел в последнее время, и кого мог бы знать Анашкин, рассказал ему о сержанте Косенко, который окончил сельскохозяйственный институт и теперь работает директором крупной МТС, о полковнике Бахареве, об Аксенове, о его жене Насте.

Анашкин слушал Шелестова, то и дело приговаривая:

— Вот они, наши гвардейцы!..

Потом генерал и солдат долго стояли, глядя в окно. Над Москвой сгущались весенние сумерки, и, разгоняя мрак, один за другим в разных местах вспыхивали сотни, тысячи разноцветных огней.

Маркин Илья Иванович родился в 1919 году в деревне Жадомо Плавского района Тульской области. После окончания двух курсов Московского механического техникума в 1937 году добровольно вступил в Советскую Армию. В 1939 году, после окончания военного училища, в должности командира пулеметного взвода участвовал в боях с японскими захватчиками у реки Халхин-Гол. В предвоенные годы служил в Забайкалье и командовал пулеметной и зенитно-пулеметной ротами. В мае 1940 года принят в члены КПСС.

С первых дней Великой Отечественной войны, командуя пулеметной ротой, а затем стрелковым батальоном, участвовал в боях под Минском, Борисовом, в Смоленске, в районе Ярцево и под Москвой. В последующие годы служил в оперативных отделах крупных штабов и участвовал в битве под Сталинградом, в сражениях на Курской дуге, при форсировании Днепра, в Корсунь-Шевченковской, Ясско-Кишиневской, Будапештской, Венской и других операциях. За время Отечественной войны был трижды ранен. Награжден орденом Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды и медалями. В 1948 году заочно окончил высшее военное учебное заведение.

Роман «На берегах Дуная» — первое художественное произведение автора.

Эти дивизии советскими войсками были отрезаны и прижаты к морю.

Офицеры оперативного отдела, работающие на определённом направлении.

СТ — буквопечатающий телеграфный аппарат.

ИПТАП — истребительный противотанковый артиллерийский полк, отсюда — иптаповский.

«Лаг» (так в оригинале, правильно - «ЛаГГ» (прим. верстальщика)) — марка советского самолёта-истребителя.

Речь идет о парламентерах, которые были посланы советским командованием в войска немецко-фашистской группировки, окруженной в Будапеште. Гитлеровцы пропустили советских парламентеров, но когда они возвращались назад, предательски убили их.

Котлованы, вырытые в земле для укрытия автомобилей, тягачей, танков.

Бор — по-мадьярски — вино.