Илья Маркин - На берегах Дуная

— Товарищ гвардии ефрейтор, разрешите наградить вас ста граммами водки.

— Тоже нашла кого, — разочарованно протянул кто-то из дальнего угла, — он и свою-то Анашкину отдает.

— Встать! Смирно! — скомандовал старшина.

— Вольно! Садитесь, — махнул рукой Бахарев и покосился в сторону Насти. — Старшина, роту кормили?

— Ужин в двадцать два тридцать, товарищ гвардии капитан.

— Для тех, кто дежурит, в термосах храните. В двадцать четыре смена, тогда поужинают.

Капитан прошелся по убежищу, хотел снять шинель, но раздумал, спросил старшину:

— Гранат сколько получили?

— Шесть ящиков. Теперь по три у каждого.

— Мало. Пошлите еще на батальонном пункте получить. Не меньше пяти гранат каждому. У меня в резерве иметь ящиков восемь.

Он присел на обрубок дерева, снял шапку. На него со всех сторон смотрели солдаты. Кто-то в полумраке протяжно вздохнул и негромко откашлялся.

Этот вздох завершил все, о чем так долго раздумывал Бахарев. Солдаты жили сейчас одним — ждали наступления противника. А ждать, как хорошо знал Бахарев, часто бывает труднее, чем вести бой. Там все ясно, противника видишь и знаешь, что он будет делать, а тут все неясно, каждую секунду ждешь любой неожиданности, и нервы напряжены до предела.

Бахарев смотрел на лица людей и видел, что у каждого на душе тревога. Нужно обязательно рассеять это настроение, любыми средствами рассеять.

— Что ж, где там гармонист-то? Сыграл бы что-нибудь, — оживляясь, проговорил Бахарев и, не ожидая гармоники, запел сильным грудным голосом:

— Тревога! — закричал, вбегая, дежурный по роте. — Немцы наступают.

— В ружье! По местам! — скомандовал Бахарев, и через полминуты все выбежали из подвала.

В темноте разгорался огневой бой. Все чаще и чаще били автоматы и пулеметы. Одна за другой взлетали осветительные ракеты, выхватывая из темноты мелькающие в воздухе снежинки.

Минут через десять все так же внезапно, как и началось, стихло.

С полчаса не раздавалось ни одного звука, но вдруг тяжело дрогнула земля. Взрывы следовали один за другим. Удушливая гарь наполнила окопы. Потом взрывы переместились куда-то вдаль, за позицию роты. Невдалеке приглушенно взревели танковые моторы.

— Тоня, сбегай на НП командира роты, узнай, что делать. Тут ничего не видно, — хрустя песком на зубах, проговорила Настя, чувствуя, что случилось что-то страшное, что этот обстрел не обычный огневой налет, а видимо, начало большого наступления.

Тоня выскочила из окопа и скрылась в темноте. За ней и Настя вышла на поверхность. В густом снегопаде суматошилась беспорядочная стрельба. Совсем рядом, шагах в двадцати от нее, полоснула автоматная очередь. Настя безошибочно определила звук немецкого автомата. Она плашмя упала в снег. «Немцы прорвались», — опалила сознание тревожная мысль.

Она поползла по грудам обледенелого кирпича. Позади, там, где она только что лежала, треснул взрыв гранаты, и пули хлестнули над землей.

Настя ползла все быстрее и быстрее, наткнулась на какую-то стенку, обогнула ее и свалилась в узкую расщелину.

Изредка, вспыхивая фарами, рядом громыхали танки. Один из них двигался прямо на нее. В радужном свете вспыхнувших фар криво скособочилась полуразрушенная стена. Танк развернулся, обходя стену, одной гусеницей пополз по расщелине и обвалил ее. За танком, крича и стреляя из автоматов, бежали немцы. Настя прижалась к стене и замерла. Прогромыхал удалявшийся танк, исчезли, растаяв в темноте, черные силуэты автоматчиков. Стрельба уже гремела позади. Случилось то, чего всю войну боялась Настя. В сложной обстановке боя она осталась одна. Горечь и обида охватили ее. Настя хотела выскочить из расщелины, но совсем рядом опять загомонили немецкие голоса. Она приготовила гранаты и притаилась.

В эти минуты перед ней всплыли последние три года жизни. Белорусские леса… Толпы беженцев на дорогах… Черные кресты немецких бомбардировщиков… Воронки и трупы на лесной поляне… Распростертое тело молодого лейтенанта под кустом волчьей ягоды… Томительные дни бредового забытья Николая Аксенова, его первый взгляд на нее и болезненная улыбка… Поход по немецким тылам… Буйная радость встречи со своими под Смоленском… И, наконец, Москва, милая Москва, которую она уже и не надеялась увидеть… Рытье окопов на Поклонной горе, дежурство на крыше во время воздушных тревог, прерванная учеба в институте… И новая встреча с Аксеновым, когда в октябре приехал он в Москву учиться в академии.

Врезался в память пасмурный октябрьский день. Они с Николаем стояли на балконе восьмиэтажного дома рядом с Крымским мостом, напротив Парка культуры и отдыха. По Крымскому мосту шли торопливые пешеходы, изредка прогромыхивал трамвай, проносились автомашины. Внезапно из-за обрывков туч вынырнул тонкий, как стрекоза, с обрубленными крыльями истребитель. На плоскостях чернели жирные кресты в желтых обводах. Истребитель шел прямо на Крымский мост…

«Этого я никогда в жизни не забуду», — скрипя зубами, стиснул ее руку Николай.

А через два дня Настя поступила в снайперскую школу…

Откуда-то издали открыла огонь наша артиллерия. Один танк вспыхнул. В розовом полусвете Настя увидела, как второй танк развернулся и двинулся к ее расщелине. Темным кружком чернел ствол пушки. Настя вдавилась в расщелину и закрыла глаза.

В памяти мелькнули лица Тони, Анашкина, Саши Василькова. Где они сейчас, что с ними?

Настя открыла глаза. Черная громада танка уползала. Пламя пожирало подбитый танк. Впереди, где располагался ротный НП, вспыхивали автоматные очереди, и чей-то знакомый голос звонко прокричал:

— Бей по танку! По танку бей!

Насте показалось, что кричит Васильков. Она машинально потянулась рукой к гранатной сумке и нащупала две противотанковые гранаты. Вытащила одну, вставила запал и выползла из расщелины. Танк удалился уже шагов на пятьдесят. В розовом дрожанье света отчетливо виднелась его задняя часть и выхлопы дыма внизу.

Настя пробежала шагов двадцать, швырнула гранату и упала в снег. Оглушительный взрыв. Она приподняла голову и увидела недвижно застывший танк. Руки вытащили вторую гранату. Настя искала запал и никак не могла найти. Он должен быть тут вот, в карманчике брезентовой сумки, но карманчик был пуст. Настя озлобленно кусала губы и пыталась сообразить, где был запал. Рука шарила по сумке и в самом низу, наконец, наткнулась на него. Девушка торопливо вставила запал, привстала на колени и, размахнувшись, метнула вторую гранату. Взрывом опять на несколько секунд оглушило ее. Придя в себя, она приподняла голову и чуть не задохнулась от буйной радости. Танк накренился и, казалось, сейчас перевернется. Учащенно стучало сердце. Сознание прояснилось, и теперь Настя знала, что ей делать. Она, укрываясь от огня, перебегала от камня к камню. Со всех сторон трещали выстрелы. Теперь Настя не чувствовала себя в одиночестве. Здесь рядом были свои. Нужно найти свой окоп, засесть в него и никуда не уходить. Сидеть до конца, так же, как сидели под Сталинградом, под Курском, на Днепре. Она добралась до хода сообщения и вбежала в окоп. Родным домом пахнуло на нее из темного подвала. В темноте она нашла винтовку и щекой прижалась к ее холодному отполированному прикладу.