Пантелеймон Романов - Сборник рассказов

Тот и сам рассматривал машинку, вертя ее в руках, как будто в первый раз увидел ее.

— А кто ее знает, — сказал он наконец, — я взял, думал ручка на веялку годится, а она и туда не подошла.

— Ну буде языки–то чесать, — сказал строго Николай, — кончай дело, да — к месту!

Все, как поденщики после сурового окрика хозяина, принялись за дело, работа вокруг пруда закипела, только слышалось:

— Куда ты накрест–то через мою веревку кидаешь, чертова голова! — кричал один.

— А ты отведи свои поплавки. Один уже весь пруд занять хочешь…

— Куда ж я их отведу, когда тут мостики, есть у тебя соображение об деле?

А жбаны кузнеца все плавали горлами вверх.

— Вот дьяволы–то навязались. Хоть сам лезь в воду и топи их, оглашенных. Вишь, носятся!

— Куда ты, черт, со своими кубышками тут! Что за наказание такое! — кричал Афоня, торопливо дергая свою веревку. — За мои зацепил!

— Ну, не дай бог, что в середке пустое, — говорили в толпе. — Это вот сейчас еще хоть время есть, а как наспех придется, так совсем замотаешься.

— Я свой граммофончик закинул, и — без хлопот, — сказал Андрюшка, потирая руки, как купец после удачной торговой операции.

— Граммофон–то хорошо, — там нутро тяжелое. А вот эти кубышки…

— Я был в слободе, когда туда обыскивать пришли, — сказал Федор, — так что там было!.. У них у всех, почесть, эти жбаны. Сыроварня там работала. Как расплылись по всему пруду, — ну, беда чистая, измучились.

— Измучаешься, — сказал Захар, переводивший свои поплавки, и крикнул на кузнеца: — Да куда тебя черти несут, ты уж и сюда припутался!

— Что ж я сделаю, когда ветром гонит. Давеча туда гнало, теперь назад, пропади они пропадом.

А с деревни, увидев народ у пруда, бежали ребятишки с кувшинами и ведрами.

— Вы куда еще, чумовые, разлетелись! — крикнули на них мужики.

— Рыбки…

— Рыбки!.. Только одни бирюльки на уме.

Ребята озадаченно остановились.

Когда кто–нибудь, размахавши на руках и сказавши "Господи, благослови", бросал далеко от берега свой груз, мальчишки с кувшинами бросались туда и останавливались в недоумении; глядя озадаченно то на воду, то на бросившего.

— Что вы суетесь под ноги! — кричали на них со всех сторон.

— Только начни какое–нибудь дело, так эта саранча и заявится.

— Утопил!.. — закричали с плотины.

Мальчишки бросились туда. Это кузнец ухитрился наконец шестом пригнуть к воде горла жбанов, и они, побулькав, пошли ко дну.

— Уморился? — спросил Федор, глядя с состраданием на него.

— Уморишься… — ответил кузнец, утирая обеими руками фартуком пот с лица, как он утирался в кузнице, когда, кончив ковать раскаленное железо, совал его опять в горн и отходил к двери.

— Ну, буде, буде! Кончай, — сказал Николай.

Когда все, мокрые, усталые, возвращались вереницей от пруда, встречные останавливались и, посмотрев на мокрых мужиков и ребятишек с кувшинами, спрашивали:

— Много поймали?

— Много… — угрюмо отвечал кузнец, — чтоб тебе так–то пришлось!

Уже восьмой день по утрам и в обед по всей деревне стоял бабий крик и галдеж. Кто–то распорядился, чтобы пастух гонял стадо не на ближнее поле, как до этого, а в дальний лес. Поэтому бабы в обед должны были ходить за две версты по жаре с подойниками доить коров.

Откуда вышло такое распоряжение, было совершенно неизвестно.

— Вот дурная голова–то, ногам покою не дает, — кричали все, — целую неделю бегаем, прямо измучились, как собаки.

— Да кто это выдумал–то?

— Собака его знает. И пастух–то сам не знает. Вякнул, говорит, ктой–то. А кто — неизвестно.

И как только приходило время гнать скотину, так со всех концов кричали:

— Чтоб у него ноги отсохли, у окаянного!

— Да у кого — у него?

— А лихая его знает.

— Не гонять коров совсем, вот и все! — говорили бабы, идя сзади коров и подгоняя их по грязным от навоза бокам хворостинами. — Что это за мученье такое! А то — кто приказал, — неизвестно, зачем приказал — тоже неизвестно, а они все прут…

— А сама–то зачем идешь?..

— Что ж я одна изделаю…

На девятый день бондарь, все время молчавший, вдруг выскочил из избы и с налитыми кровью глазами закричал на свою бабу:

— Не гоняй корову!!! Я его, сукина сына, измочалю. Кто это выдумал?!

— Кто его знает, — сказал сосед, сидевший перед своей избой на завалинке; — может, Семен–плотник, у него корова недойная, ему, конечно, все равно. Он что–то с председателем намедни шел.

— Где он, черт?.. Я его сейчас отчитаю.

И бондарь, как был в фартуке и в валенках, побежал к плотнику. Тот стоял около строящегося амбара над бревном и тесал его по отмеченной мелом черте.

— Ты какого же это черта умничаешь! — крикнул бондарь. — Только об себе и думает, а об людях не надо?

Плотник воткнул топор и сел иа бревно верхом, потом высморкался в сторону, утер полой нос и только тогда поднял голову.

— Ты что? Ай лихая укусила?

— Меня–то не укусила, а вот ты распоряжения дурацкие даешь.

— Какие распоряжения?

— Какие… У тебя корова недойная?

— Ну, недойная.

— Ты с председателем намедни шел?

— Шел. Что дальше будет?

— Говорил?

— Говорил…

— Так какого же ты черта!

— Да об чем говорил–то? Черт! — крикнул плотник.

— Об чем? — спросил в свою очередь бондарь.

— Лесу просил,

— Лесу?..

— Ну, да.

— А коров в лес на весь день не ты приказывал гонять?

— Что ж я, начальство, что ли?..

— Так какой же это домовой исхитрился? — спросил озадаченно бондарь.

— Черт их знает… это, должно, шорник. Он что–то на жену намедни кричал, когда она коров доить шла.

— Так бы и говорил… Умники чертовы! — кричал бондарь, еще издали увидев шорника, который распялил на кольях горожи шлею и мазал ее дегтем из баклажки.

Шорник, перестав мазать, оглянулся.

— Умники чертовы, что ж у вас голова–то работает? Раз она у вас не так затесана, значит, нечего соваться, куда не спрашивают.

Шорник воткнул помазок в баклажку.

— Об чем разговор?..

— Ты на жену намедни кричал?

— Я, может, каждый день на нее кричу. Тебе–то какое дело? Да бить еще буду, ежели захочу… И то ты мне не указ.

— За что ты на нее кричал?

— А ты что, начальство?

— Не начальство, а беспорядок из–за вас получается.

— Прежде били — не получался, а теперь только крикнешь — и получится? Ты еще придешь и скажешь, что я сплю с ней не так… С чего ты привязался–то, скажи на милость?

— С того, что из–за вас, чертей, коров за пять верст в лес гонят, бабы с ног сбились, бегамши доить туда.

— Я‑то при чем?

— Как при чем ты?

— Да так… Я сам всю глотку ободрал, кричамши, чтоб туда не гоняли.

— Так кто же это исхитрился?

— Черт их знает. Небось, какой–нибудь домовой с нижней слободы.