Майя Ганина - Избранное

Она торопясь сняла плащ и косынку, стянула короткие ботики, оставшись в шерстяных носках и, не отвечая на его недовольные вопросы, прошла к окну, начала снимать на пол кастрюли и банки. Он молча, сначала недоуменно, наблюдал за ней, потом понял и стал помогать. Развернул, догадавшись, промасленный сверток, принесенный ею, вынул оттуда зубило и монтировку, принялся отрывать потрескавшиеся ветхие доски подоконника. Подались они сравнительно легко, краска осыпалась, шпаклевка отошла сама. Она торопясь сняла ближнюю доску, заглянула под нее, разметая труху ладонью, вскрикнула торжествующе. Среди темно-красных кирпичей с тисненными в боку буквами, из старинной кладки, заметно выделялись четыре кирпича более позднего изготовления, тоже темно-красных, но уже с трещинами и включениями. Она торопилась так, что дрожали руки. Он отобрал у ней инструмент, обмотал ручку зубила тряпкой, не торопясь, аккуратно стал выколачивать кирпичи. Впрочем, было видно, что и он волнуется. Она вдруг остановила его и, подойдя к двери, заперла половинку, выходившую в коридор. Затем — те двери, что вели в комнату.

«Знаете, — сказала она удивленно, — я сейчас вдруг вспомнила, лет десять назад видела сон. Этот ваш коридор — точно он, я еще удивилась тогда, к чему бы; дверь, что напротив туалета, я вхожу туда, там страшный беспорядок и какие-то люди. Я тогда бегу по двору, вокруг складского забора, там вдруг помойка, очень грязно, я возвращаюсь назад, какое-то битое стекло, я влезаю в окно первого этажа и по черной лестнице бегу наверх, почему-то попадаю на второй этаж, какая-то комната с цементным грязным полом, рядом с туалетом, грязно, неуютно».

«Сон в руку, — сказал он. — Грязь и дерьмо к богатству. Постучите сами, у меня вдруг ослабели руки».

Она подковырнула треснувшую половинку кирпича, та легко отошла, поскольку держалась только на боковых слоях раствора, под нею было подложено какое-то рассыпавшееся от ветхости сукно — пола шинели, что ли. Вторая половинка вылетела столь же охотно, она нетерпеливо сунула туда руку, засмеялась тихонько и подтолкнула его коленом. Он усмехнулся неловко от этой вольности, спросил: «Ну что. Авантюристка. Что вы с этим намерены делать». — «Сдадим государству. Нам полагается процент». — «Ладно, пустите, я доковыряю. Положим, все до конца сдавать не будем, какую-нибудь цацку я оставлю. Не женщина, а всегда мечтал иметь цацки. Люблю камни, драгоценный металл. В них тоже земная тайна». — «Посмотрим. Надо, чтобы процента хватило на кооперативную квартиру». — «Господи, фантазерка. Она уже все продумала и придумала. Можно вообразить, что это она сама и засунула туда все». — «Не одному вам знать разные таинственные вещи».

Вынулись и остальные два кирпича, закрывавших суконную прокладку. Она осторожно, точно пластырь с раны, точно мокрую бумагу с переводной картинки, стянула ветхую тряпку. Под ней оказалась крышка металлического заржавевшего сундучка, она помнила такой же точно у тетки, с пуговицами и нитками, развалился от времени и был выброшен. Молча, похолодев вдруг отчего-то сердцем, она извлекла сундучок и понесла на стол. Он был заперт, конечно.

Они переглянулись. Дело застопорилось.

«А ну, — сказал вдруг он и полез в нижний выдвижной ящик гардероба. — Может, повезет». Достал связку ключей, ключищ, ключиков, ключенят. Просмотрел вдумчиво бородки, поднес к глазку один, потом второй. Третий подошел, повернулся, захрустев, осыпав на клеенку рыжую кучку ржавчины. Крышка открылась.

Там доверху были набиты бумажки. Связанные стопками — сотенные, тысячные, сейчас уже не вспомнить. Царские надежные деньги, захороненные кем-то, кто надеялся сюда вернуться «после всего». И боле ни медного гроша.

Она побледнела в первое мгновение, когда увидела стопку этих драгоценных бумаг. Потом усмехнулась. «Я еще думаю и не верю себе: легковат, мол, что-то. Видали. Всю жизнь так. Кладодержателем оказался идиот. Обидно». Он тоже усмехнулся, развел руками, вернулся к окну, засунул обратно шкатулку, начал аккуратно укладывать назад ветхую суконку, кирпичи, мусор, отодранную доску. Извлек откуда-то комок замазки, размял не торопясь, подмазал. На это все у него ушло полчаса. Она сиротливо сидела на диване, уперев ладонь в вылезающую пружину.

«Это же прекрасно, — сказал он и сел с ней рядом. — Слушайте, ведь это просто прекрасно. Вошла по-хозяйски, подошла к окошку, извлекла клад. Удивительно, а. Надо будет потом постукать по стенам. Не исключено, что где-то все же замурован настоящий». — «Ну нет. С меня хватит. Я чуть не умерла. Сердце запрыгало, никак не успокоится. Такого со мной еще не бывало, я из тихой обители духа». — «Ну не надо. Я-то считаю тоже, пока хватит. А то соседи в милицию сообщат. Я уж видел, Мария Павловна не утерпела, вытащилась во двор и глядит — чего это я там творю. Услышала стукоток. Может, это ее приятель тут бумажки хоронил». — «Разве не ваши предки тут жили до всего». — «Нет. Мать и отца сюда вселили в двадцать пятом году. А насчет кооперативной квартиры. Свет клином сошелся. Обменяем две наших на однокомнатную с удобствами. Есть ведь люди, которым позарез надо разъехаться. Мне вдруг тоже захотелось остаток лет прожить с ванной и индивидуальным санузлом». — «Но ведь тогда». — «А что нам помешает. Надо под конец жизни выдать какой-то поступок. А то проплавали до старости лет между небом и землей в эмбриональном состоянии. Я созрел для смены ритма».

Они подали заявление и через месяц сочетались законным браком. Когда возвращались домой, она вдруг увидела, что тополь покрыт красненькими клейкими червячками и сильно пахнет. Еще один день рождения наступил, еще Новый год.

Вскоре же они сходили, дали объявление, что нужна однокомнатная квартира с удобствами, приходить смотреть по средам и пятницам с семи до девяти вечера. Но никто не спешил смотреть комнату в малонаселенной общей квартире и отдельную без удобств. Только Наташка, с какой-то тайной надеждой штудировавшая эти выпуски, спросила, не она ли дала это объявление: «светлая, уютная, пятнадцать квадратных метров в малонаселенной тихой квартире».

«Дед, — сказала она с укоризной, — а я надеялась, что ты вышла замуж за богатого, с комнатой, эту оставишь мне с Володькой. А ты обмен». — «Разве вы помирились». — «Была бы комната. Есть же у этого старичка отдельная комната, чего вам надо на старости лет». — «На старости лет тоже хочется жить хорошо, — сказала она неожиданно жестко. — Особенно если до этого всю жизнь не жил». — «А мне кажется, ты, наоборот, очень хорошо жил, дед. Зачем тебе понадобились эти перемены. Не знаю. Мне это не нравится». — «Ты согласилась бы прожить, как я. Нет, ты надеешься, что у тебя все наладится, будет нормально». — «Конечно, зачем тогда жить». — «Ну вот. Я тоже понадеялась. И потом, почему-то мне кажется, этот обмен мой пойдет тебе на доброе. Не знаю, но так. Я ведь о тебе тоже все думала, голову ломала. Но ничего не придумала».