Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

— Изоляция, заключение под стражу — мера жестокая и потому должна применяться только в исключительных случаях, — не переставая смотреть в окно, сказал Щедров. — Думаю, что в таком деле, как арест, от поспешности пользы мало. Может, следует повременить до суда? Суд докажет виновность Логутенкова и сам определит меру наказания. Вам же я советую воспользоваться трибуной сессии райсовета и рассказать депутатам и о совершенном в «Заре» уголовном преступлении, и о том, в чем состоит вина самого Логутенкова, то есть предайте гласности известные вам факты. Расскажите и о том, как вообще обстоят дела у нас в районе с преступностью и с нарушениями социалистической законности.

— Я готов выступить, — согласился Орьев.

— Ну и прекрасно. На том и порешим.

Когда Орьев и Мельчаков ушли, Щедров еще долго смотрел в окно, на шумные грачиные хороводы. Потом пригласил Митрохина, и когда тот, как всегда, бодро подошел к столу, сказал:

— Присаживайся, Василий Иванович. Покажи, что напророчил?

— Могу! Вот здесь все расписано. — Митрохин вынул из папки листы. — Значит, так. Согласно регламенту сессия откроется в двенадцать ноль-ноль и закроется в восемнадцать ноль-ноль. Доклад один час, содоклад — сорок пять минут. В прениях — десять минут, для заявления и для справки — три минуты. Перерывы — через каждые полтора часа работы. Все, кому поручено выступить, мною заблаговременно предупреждены, речи для них помогли написать комсомольцы и учителя. Тексты я проверил. Все в порядке! Вот текст регламента. Читаю: «Председатель сессии: «Товарищи депутаты, список записавшихся ораторов исчерпан. Есть еще желающие выступить? Или желающих нет? Голос из зала: «Вношу предложение — прекратить прения!» Председатель: «Другие предложения есть? Нету! Ставлю на голосование. Кто «за»? Кто «против»? Кто воздержался? Принято единогласно!» После этого выступает секретарь исполкома Маргарита Степановна Солодовникова. Она зачитывает проект решения. Читаю…

— Погоди! — с тоской в голосе перебил Щедров. — Василий Иванович, сам сочинил этот, с позволения сказать, сценарий?

Я лично. А что?

— Да знаешь ли, как сие называется?

— Точный распорядок, регламент…

— Удивляюсь, кто тебя этому обучал?

— А что? Так всегда было…

— Вот что, Василий Иванович, как говорится, что было, то было… Спрячь свое сочинение и никому не показывай.

Сессия райсовета открылась в двенадцать часов дня, сразу же после заседания пленума райкома. Были заслушаны доклады Рогова и содоклад Сухомлинова, и все шло, как обычно. Когда же начались прения и первым выступил Орьев, сессия вдруг изменила спокойное, привычное для нее русло. От прежних скучных выступлений, которые всегда придавали сессии Усть-Калитвинского райсовета с годами установившуюся обыденность, не осталось и следа. Поднявшись на трибуну, ораторы не вынимали, как бывало прежде, из кармана пиджака заранее написанные речи, не бубнили, припадая к листкам. Они говорили хотя и не очень складно, но зато убежденно, искренне и взволнованно. Лучше всех, пожалуй, было выступление Анисы Ковальчук. В ее словах звучали и тревога и желание избавиться от всего, что мешало району выйти в ряды передовых. И когда Аниса внесла предложение о лишении Логутенкова депутатских полномочий и об освобождении Рогова от занимаемого поста, в зале раздались такие аплодисменты и одобрительные возгласы, каких на сессиях раньше никогда не слышали.

Только во втором часу ночи Щедров пришел домой, усталый, с головной болью. Снял пиджак, расстегнул ворот рубашки. Долго умывался, подставив голову под кран. Снял туфли и с удовольствием прилег на диван. Лежал и думал, и все, что произошло на сессии, снова встало перед глазами: и шум, и аплодисменты, и дружно поднятые руки.

«Почему на душе у меня неспокойно? — думал Щедров. — Может, потому, что на сессии случилось что-то для меня непривычное, с чем раньше я не встречался? Так что же, собственно, произошло? Логутенков лишен депутатских полномочий, а Рогов освобожден от поста председателя. До принятия сессией этого решения дважды собиралась партийная группа с участием членов бюро райкома, и депутаты-коммунисты рекомендовали сессии принять по отношению Логутенкова и Рогова самые строгие меры. Выходит, депутаты как бы поправили нас, членов бюро райкома. Они проявили инициативу и потребовали освободить Рогова от должности председателя без предварительного решения бюро. А что? Депутаты поступили правильно, то есть так, как и полагается поступать избранникам народа. Я это понимаю. А поймут ли в Степновске? И что скажет Калашник?..»

В эту минуту полуночную тишину разорвал телефонный звонок, резкий, требовательный. Щедров взял трубку и услышал голос Калашника.

— Что, Антон, разбудил?

— Я еще не ложился. А ты чего полуночничаешь?

— По твоей вине. Что там у тебя стряслось на сессии? Что ты сделал с Роговым?

— Не я, а депутаты. Депутаты освободили Рогова и избрали председателем Сухомлинова. Райком их поддержал. Вот и все.

— Все? Да ты знаешь, что это такое? Издевательство!!

— Прошу не повышать голоса.

— Как же ты мог допустить? Принято такое серьезное решение и без предварительного согласования? Почему не позвонил Румянцеву? Почему не поговорил со мной?

— Во-первых, обстоятельства на сессии сложились так, что для разговора с тобой у меня не было времени. Во-вторых, есть рекомендации партийной группы сессии. В-третьих, согласно Конституции, депутаты имеют право и это свое право осуществляют…

— Ведь что произошло? — перебил Калашник. — Вдумайся! Рогова освобождают от должности, на его место назначают Сухомлинова, а я, председатель крайисполкома, ничего об этом не знаю! Как же такое можно?

— Тарас, это не телефонный разговор, — с видимым спокойствием ответил Щедров.

— Тогда вот что, — пробасил Калашник. — Тебе известно, что семинар первых секретарей сельских райкомов открывается во вторник. Ты же приезжай не во вторник, а в понедельник… Для разговора не по телефону.

— Хорошо, приеду в понедельник. Пусть Ануфриев закажет для меня гостиницу.

И Щедров положил трубку.

Утром, еще часа за два до начала работы, Щедров пришел в райком — надо было готовиться к поездке в Степновск — и в приемной застал Сухомлинова. Тот сидел возле окна и читал газету.

— Сергей Сергеевич, что так рано?

— Всю ночь не спал. Все думал: почему этот тяжкий крест пал на меня?

— Не крест, а доверие депутатов. — Щедров открыл дверь и попросил Сухомлинова войти в кабинет. — Этим надо дорожить.

— Дорожить надо, это верно. Одно обстоятельство меня беспокоит.

— Что именно?

— Калашник. Мне с ним работать…