Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Лидочка со словами: «Ну, знаете!» – вырывает свою руку и быстро уходит. Мужчина, скрипя по снегу, удивительно легко для своей плотности, бежит за ней, и изумленный щенок за ними. Он видит, как они поравнялись и опять направились к мосту. На пустынных улицах совсем тихо. Ночь освещают фонари и горящие кое-где огни разных цветов от разноцветных абажуров. Они всходят на мостик и быстро удаляются. Щенок в страхе бежит за ними, чтоб их остановить. В три прыжка он выносится на середину мостика и едва успевает удержаться перед провалом. Но, остановившись над черной водой и поднявши голову он слышит впереди их голоса. Он несколько раз обегает всю ширину провала, но видит прямо перед собой в темноте конец моста и внизу ледяную черную воду, а когда поднимает голову – на той стороне канала большой неосвещенный дом, но вот его окна зажигаются.

Щенок, дрожа от ночного холода, спускается с моста и, отбежав десять шагов, опять натыкается на канализационную колодку. Но теперь люк закрыт, там черно и никого нет. Щенок идет вдоль перил по набережной.

Нацепивши галстук-бабочку Ведерников нагибается от зеркала к нижнему ящику платяного шкафа, блестя разглаженными волосами под тюльпаном бра. Но он останавливает себя за плечи и, торопя время, потирает руки. Должны быть гости. Сын Аркашка в столовой снимает салфетку с патефона. Анна Михайловна – жена – выносит на французских каблуках из кухни блюда. Выглядывая на нее из-за спинки дубовой кровати в дверь спальни, Ведерников соображает ее движения. Он останавливает ее во время накрывания на стол: «Так, и вот так, и еще немножко»; отмахнувшись от этого, он проходит в светлом костюме мимо низко посаженных окон. «В частности, когда она нагибается у буфета, доставая тарелку с анчоусами, и садится на корточки – одна спина и зад. Ужас!» Отвернувшись на минутку к занавескам на смежный двор, освещенный качающимся фонарем, он застает ее уже встающей, наклонив красное лицо, рассматривая уложенные анчоусы.

Ведерников лихорадочно ежится и пританцовывает в нетерпении. Выйдя на звонок в прихожую, он снимает телефонную трубку, висящую над столиком с платяной щеткой, и спрашивает: «Але?» Но это ошибка. В это время звонит колокольчик. Он отбрасывает цепочку выходной двери и открывает ее, заслоняя зеленую дверку уборной, выходящую тоже в сени. Входят трое: полупротрезвевший Митя, от которого сильно несет одеколоном и пудрой, со свежим боксом и совершенно выбритым затылком чуть не до макушки, Зотов и Холодай. Они раздеваются вместе, дымя паром и толкаясь в тесноте. Анна Михайловна, убежавшая в спальню навести отщипанные брови, пудрит круглое лицо и выходит, затыкая за рукав потный платочек, с сильно бьющимся сердцем. Гости раскланиваются и рассаживаются. Она опускается на диванчик с медальонами, с которого снят чехол, возле Мити и спрашивает:

– Ну как, Дима, самочувствие?

– Теперь полегчало.

– Что ж вы к нам не заходили?

– Некогда.

– А может, вас Настя не пускала?

– Я на Настю плевал.

– Что вы! Надо быть настолько сумасшедшим?

– Я к такому числу не принадлежу.

– Кто вам сказал? Это версия.

Митя, насупившись, не отвечает. Ведерников говорит, заводя патефон:

– Однако милости просим.

Все едят и выпивают. Зотов спрашивает, выдвигая серое лицо:

– Хозяин, а нет ли у вас, я, конечно, извиняюсь, ведерка икорки свежей?

– А? Это у меня на кухне.

– Нельзя ли поинтересоваться?

Он привстает, вися над столом своим полувоенного покроя пиджаком в талию с накладными карманами, и, поднявши Ведерникова таким образом с места, выходит с ним под звуки патефона в сени. Ведерников протягивает руку к зеленой двери уборной, но Зотов его останавливает. Пошатываясь и прислоняясь к нему, он указывает на столовую и говорит:

– Принесли.

– Здесь?

– Да, прихватили на квартире у ихней дамы.

Ведерников входит в кухню, лезет на полку в бумажных узорчиках, но, доставши большую банку с паюсной икрой, забывает о ней и обращается к Зотову. Их согревает нетерпение, кухня в бумажных полках тесно обступает их надежными стенами.

За зеленой дверью, в уборной, на стульчаке в штанах сидит Аркашка. Вот уже полчаса он, не переставая нервничать, но не отрываясь, читает толстую книгу «Тарзан, сын обезьяны». Он слышит за тонкой перегородкой в кухне разговор. Голоса тревожат его на самом интересном месте. Он не отстает от книги и, даже улавливая за стеной, притихши и не шевелясь, отдельные слова, вперившись в нее, наморщив лоб и нервно пристукивая ногой, продолжает читать. Наконец он заставляет себя быстренько захлопнуть книжку и, наставив голову, внимательно прислушивается.

Боясь отцовского стука в дверь, Аркашка решает, что время сматываться. За перегородкой Зотов говорит по складам:

– Тихон Логиныч, не стой тут.

Вздрогнув от оплошности, Аркашка вдруг вспоминает об одном несделанном деле, которое давно сохранялось и откладывалось до удобного случая. Он успевает выскочить и проскользнуть из сеней в коридорчик к спальне как раз в то время, как Зотов стукнул дверью уборной.

Продолжая сжимать книгу, Аркашка входит в спальню, где горит одно бра, и видит через открытую дверь, как в столовую входят оба и устраиваются на свои места. Холодай спрашивает:

– А где же, между прочим, ваше ведерко?

Ведерников хлопает себя по лбу и выскакивает на кухню. По дороге он ощупывает карман кожаного Митиного пальто. Раздвигая оглядывающихся на нее круглыми плечами, Анна Михайловна наклоняется над столом и разливает водку по стопкам. Мужчины намазывают икру на ломти халы, чокаются и выпивают. Ведерников, не садясь, заводит патефон:

– Тост! Выпьем за молодых техников с высшим инженерным образованием!

Зотов перебивает:

– За инженеров! За ИТР!

Все пьют, обращаясь к Мите, который сидит неподвижно, опустив голову и как будто нюхая. Анна Михайловна придвигает ему рюмку. Ведерников опять говорит:

– А самое главное, выпьем за тех, у кого душа наружу.

Зотов прибавляет:

– За тех, кто свой в доску!

Холодай говорит:

– Совершенно ясно, тут все люди прямые.

Ведерников привстает и, перемигнувшись с обоими, хочет увести Митю на кухню, но, присмотревшись к нему, видит, что тот спит. Не отвечая на разговоры Анны Михайловны, Митя держит во рту недожеванную халу с икрой и не проглатывает. Анна Михайловна говорит:

– Неужели же вы поверили, что я их познакомила? Это она наябздила на меня…

Но тут она тоже видит, что Митя заснул. Он прислонился головой к ее плечу, слабо пережевывает халу, но все-таки не глотает.

– А, черт, – говорит Ведерников. – Спит. И сколько он выпил, что его так развезло! Что же теперь делать? Надо взять у него инструменты, а то он их еще растеряет. А ну, давайте!