Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том первый

Козубенко дома не было, и не знали, когда он вернется.

— Он не приходит по два дня кряду, — грустно вздохнула мать.

Пиркес выбежал. Что же делать? Зилова в городе тоже нет — он отправился в Дзялово, Иваньковцы, Мурафу организовать снабжение забастовщиков продуктами. Катря Кросс? Нет, за ней все увивается какой-то фендрик, и в шапочке «а-ля мазепинка», с желто-блакитной розеткой на груди, она каждый день гуляла с ним по тенистым уголкам «Вишневого сада». Стах Кульчицкий и Золотарь? Но у Стаха можно было напороться на его брата Броньку. Этот чертов перевертень уже красовался в мациювке польского легионера: пан Заремба вербовал добровольцев в какие-то польские легионы, и Бронька вертелся у него в писарях. «Пан писаж вуйска от можа до Бобруйска», — рекомендовался он теперь, знакомясь с девушками.

Очевидно, надо было идти прямо к самому Крайвичу. Но варта, несомненно, держит теперь его квартиру под неусыпным надзором. Идти мужчине к врачу-гинекологу… Фу ты, черт, ну и выбрал же он себе идиотскую специальность.

На углу Базарной запыхавшийся Пиркес вдруг снова нос к носу столкнулся с Можальской. Она шла без конвоиров и одна. Вертя на ремешке зонтик вокруг пальца, она напевала:

Пиркес чуть не сбил ее с ног и, сконфузившись, попятился.

— Вас уже отпустили?

— Двадцать пять крон! — захохотала девушка. — А откуда у меня деньги? Так они велели прийти завтра утром и отсидеть два дня, потому что сегодня в женской камере ну совсем нет места! А лист я им все-таки не дала! Я его запихала в рот и по дороге потихоньку сжевала! — Она залилась смехом, но тут же сделала гримасу. — Такая гадость! Лиловые чернила «ализарин»! А Одуванчика они просто прогнали: я сказала, что это моя прислуга! Ха-ха-ха! — Она опять оборвала смех и сердито нахмурилась. — И все это меня абсолютно не касается! И ваша революция тоже! Но не могу же я спокойно смотреть, как мрут с голоду дети! Простите, — уже спокойно сказала она, — ведь мы с вами так и не знакомы. — Она протянула руку. — Можальская. Вы, конечно, меня знаете. Я вас тоже. Вы такой страшный, всегда серьезный и так хорошо играете на скрипке. Идемте сейчас ко мне, у нас вишня лутовка, сладкая, сладкая! Я запишу все фамилии, пока не забыла, сделаю новый подписной лист, а вы сыграете что-нибудь из репертуара Вяльцевой. Вечером я обегу всех и соберу деньги, а завтра утром пойду и отсижу им их противные два дня…

— Послушайте, Можальская, — сказал Пиркес, — вы бывали когда-нибудь у врача-гинеколога?

Можальская покраснела, так покраснела, что ее рыжие волосы точно поблекли, стали какими-то пепельными, светлыми.

— То есть… — Пиркес тоже весь посинел, — то есть я хотел сказать… понимаете… не то… а… — Он совсем растерялся, руки у него стали мокрые. — Я хотел… дело в том… видите ли… того…

Можальская сразу успокоилась, и кровь отлила от ее лица. Она поджала губы и коротким движением откинула волосы назад — они уже снова пылали, золотисто-рыжие, как медная стружка.

— Нет, — решительно ответила она. — Я еще никогда не была у врача-гинеколога. Это по женским болезням?

— Слушайте, Можальская! — взял ее Пиркес за руку. — Вы меня простите. Потом я вам объясню, и все такое… Но сейчас, не могли бы вы пойти, нет, прямо-таки побежать на Графскую улицу тридцать два к врачу-гинекологу Крайвичу, будто бы на прием, и сказать ему, что державная варта и немцы все о нем узнали, а также об известных ему членах городской управы. И что оставаться ему здесь никак нельзя… Понимаете, я…

— Я понимаю, — сказала Можальская. — Но врачу надо платить за визит. А у меня нет денег. Одолжите мне керенку или пять крон. Я вам отдам…

— Да что вы! Это же не визит! Совсем не нужно, чтобы он вас осматривал. Вы войдете и сразу же скажете, что…

Можальская мигом повернулась на одной ноге.

запела она и быстро перебежала улицу. Еще мгновенье, и она скрылась в переулке, ведущем на Графскую…

Козубенко дома не было, и действительно никто не мог сказать, когда он вернется. Его только что задержал австрийский патруль и привел в железнодорожную аудиторию — кинематограф на территории железной дороги, превращенный сейчас в огромную гауптвахту.

Задержанных находилось здесь постоянно человек сто — полтораста. С начала забастовки австрийские патрули, не умея проверить документы на месте, задерживали каждого, вызывавшего у них малейшее подозрение. В большинстве случаев это были железнодорожники или по одежде похожие на железнодорожников — студенты, техники, инженеры. Немало попадало сюда и крестьян из окрестных сел, главным образом, молодых, с чистыми лицами, которых принимали за переодетых интеллигентов.

Козубенко втолкнули в темный зал кинематографа, и дверь затворилась. Ужас! Он как раз шел на заседание нового, только что созданного стачкома, членом которого избран был и он. Он нес кучу сообщений от телеграфиста Полуника — тайного связного по линии. Телеграф бастовал, но Полуник подключил электросеть своей квартиры к прямому проводу, а под кроватью у себя установил собранный из разных старых частей аппарат. Распластавшись под матрацем, он принимал сводки и из Киева, и из Одессы, и из Могилева, и из Волочисска. Сводки он передавал Козубенко… Что же теперь делать? Как удрать? Ведь даже если и отпустят, так не раньше чем через день-два…

По другую сторону печки слышался приглушенный разговор. Спорили двое.

— Инфузория пожирает какую-нибудь там былинку, — грустно бубнил один голос, — инфузорию проглатывает букашка, букашку жрет червяк, червяка клюет курица. Курица! И все это — смерть, смерть, смерть…

— Конечно! — горячо захлебывался второй голос, присвистывая сквозь выщербленный зуб. — Конечно! Вообще идеальный человек не существует. Что такое идеал и идеальное? Это только философская категория, термин высшей абстракции, мерило разума в себе и вообще. Но вот возьмем историю на протяжении веков. Лучший пример Леонардо да Винчи…

— Я тебя прекрасно понимаю, — еще погрустнел первый голос, — ты сейчас начнешь доказывать, оперируя своими философскими категориями, что смерть одного существа продолжает жизнь других! Но курицу хочет съесть человек! А другой человек вырывает ее у него изо рта. И люди затевают между собой драку. Начинается война! Война!

— …И абсолютную ценность человека мы можем определить даже с точки зрения абстрактных категорий. Мы имеем на это право! Я говорю вообще. Леонардо да Винчи был знаменитый художник, творец научной, то есть идеальной, анатомической живописи. Он такой же выдающийся скульптор, архитектор, физик, математик, механик, инженер. Он…