Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том первый

Нас встретили Аля и Валя. Собрание должно было происходить у Вахлаковых. Аля щурилась. Валя поеживалась. Было уютно и мило. Хотелось забраться в самый дальний уголок дивана, рядом с Валей, или пускай с Алей, и слушать. И ничего не говорить. И прислонить голову к Алиному, или пускай к Валиному, плечу. За окном дождь, осень, холод и туман. А здесь тепло, горит лампа под зеленым абажуром и Алино, или пускай Валино, плечо так уютно и ласково.

Впрочем, нас было одиннадцать, а Аля и Валя — ведь их только двое. В лучшем случае на их плечи можно было склонить максимум четыре головы…

И вот, выйдя в общую комнату, мы вдруг увидели еще один девичий профиль. Еще одна гимназисточка, в зеленом форменном платьице с белым воротничком, сидела рядом с Венерой Милосской, скромно склонившись над книжкой. Она делала вид, что увлечена чтением. Потому что она очень смутилась, когда в комнату вошло сразу столько молодых людей.

У Сербина задрожали ноги, ему стало почти дурно. В кресле, бок о бок с Венерой Милосской, скромно склонившись над книгой, сидела не кто иная, как Катря Кросс… Катря Кросс!.. Совсем рядом с Венерой Милосской! Какими идиотами были эти древние греки! Что стоит этот гипсовый истукан по сравнению с настоящей и живой Катрей Кросс! Конечно, если бы они знали Катрю Кросс…..

Сербин покраснел, затрепетал и тихо вышел в комнату Пантелеймона. Он стеснялся. Ни за что! Ни за что в мире он не подошел бы — поздороваться и познакомиться — к Катре Кросс! Ни за что…

Так оно и вышло. Все подошли, поздоровались и познакомились. Катря встала, оставила книгу и, конфузясь, пожала каждому руку. А Сербин не подошел. Катря и Сербии одни только и знали, что они так и не познакомились.

Аркадий Петрович произнес коротенькую речь о целях литературного кружка, о «разумном, добром и вечном», о «спасибо», которое скажет нам русский народ. В кружке должны были читать произведения русских классиков и тут же их обсуждать. Тургенев, Достоевский, Толстой. Можно и Гончарова. Скажем, «Обрыв». Начать Аркадий Петрович предлагал хотя бы с Тургенева.

Читать и обсуждать Тургенева было, разумеется, скучновато. Ведь мы все читали его не позднее пятого класса. Даже Воропаев и тот прочитал не то «Отцы», не то «Дети». Даже Кашин, кроме изданий «Развлечения», не читавший ничего, и тот как-то по ошибке пробежал «Записки охотника», — в издании Сытина они печатались тем же шрифтом, что и Нат Пинкертон. Но с предложением Аркадия Петровича согласились все. Читать так читать. Репетюк и Пиркес положили головы на плечи Але. Кашин и Воропаев — Вале. Туровский и Кульчицкий устроились рядом с Катрей Кросс. Сербин тихонько вышел из комнаты Пантелеймона и приютился в уголке за Венерой. Сердце его стучало.

Читали «Отцы и дети». Читал сам Аркадий Петрович. Базаров! Нигилисты!..

— Поглядите! — сказал Туровский. — Какое было раньше молодое поколение! Их волновали разные вопросы и проблемы. Есть ли бог? В чем цель жизни? Что такое бесконечность? Что такое любовь?.. — Катря вспыхнула, и на Туровского пахнуло теплой, даже горячей волной.

— Дурень! — отозвался Пиркес. — Этого нам только не хватало! Война! Гибнут миллионы людей, мир скоро превратится в пустыню! А мы будем спорить о боге, цели жизни и бесконечности! Ха-ха-ха! Вот дурило!

Аркадий Петрович схватил книжку.

— Собственно, мы говорим не на тему, господа! Я предлагаю обратить ваше внимание на… характеристики героев… И… и их споры с отцами.

От просьбы обратить внимание на характеристики сразу же стало скучно. Ну, да: Хорь — практик, Калиныч — идеалист… Кажется, запахло уроком словесности.

Макару впервые в жизни приходилось не самому читать, а слушать. И это приковало его внимание. Базаров, безусловно, неплохой парень. Хотя вообще нигилисты дураки. Из ничего ничего и не может быть. Нигилисты — ничто. Человек не может только отрицать. Человек должен и утверждать что-нибудь. А что утверждает он, Макар? А? Макар даже растерялся. Фу ты, черт! Он кажется, ничего не утверждает. Впрочем, он и не отрицает ничего. Вот тебе и раз! Как же это так?!

Тут Потапчук прервал чтеца. Описание жизни братьев Кирсановых, тургеневских помещиков, пришлось ему не по душе. Вот еще лодырь с английскими манерами!

— Черт! Что за дурацкая жизнь!

— Жизнь! — пренебрежительно отозвался Репетюк. — Вы понимаете, мистер, что такое жизнь? — Репетюк как раз только что остро позавидовал англизированному помещичьему братцу. И какого черта, собственно, эти милорды ломаются? Жили бы себе и жили. Такая прекрасная жизнь! Имение, хозяйство, бесплатный работник-крепостной. Чего еще надо?!

Пиркес тоже подал голос из своего угла.

— Жизнь!.. — подхватил он. — Я тоже хочу жить… Но я не желаю такой жизни, какая сейчас идет… Ненавижу!

— А какой бы тебе хотелось? — иронически бросил Туровский.

— Вот какой. Океаны и материки. Никаких государств, никаких границ! Одна страна! Никаких религий, наций или там рас. Ненавижу! А впрочем, пускай даже будут. И нации, и расы. Что из того, что негр черный? Что из того, что у китайца раскосые глаза? Человек — это звучит гордо!..

— Человеки, — проворчал Зилов, — тоже бывают разные. Есть Пиркес — одесский банкир, и есть Пиркес Шая, у которого ни отца, ни банка. У него есть только собственная голова, руки да еще вот скрипка…

— Ах, Шаечка, сыграйте нам сегодня, пожалуйста!

Шая взглянул на Валю и не ответил. Он продолжал:

— Я хочу такой жизни, чтобы банкира Пиркеса тоже не было. Я его ненавижу. Но банк его мне тоже не нужен. Мы сделаем так. Наш земной шар пышно и ярко зеленеет. Это зреют наши хлеба. Их мы будем есть. В гуще хлебов разбросаны огромные здания. Высокие трубы выбрасывают черный дым. Это наши заводы. Там мы делаем штаны, ботинки и плуги. Вокруг заводов, в чащах зеленых садов, над изумрудными озерами, в просторных белых домах живем мы. Это наши города и села…

— Вы живете в них и играете на скрипке… — Репетюк язвительно засмеялся. — Какая идиллия, сэр!

Но Пиркес вдруг рассердился:

— Да! На скрипке! Идиллия! Я желаю ее не для себя одного, а для всех!

— Весьма благодарен, милорд, но обо мне не беспокойтесь!

— Кто не хочет, тот может уйти!

— Куда, сэр? Ведь вы завладели всем земным шаром!

— Черт с вами! Временно можете взять себе половину!

— Покорнейше благодарю, лорд. А я уже и не знал, что мне делать! Не жить же мне с вами, в вашей жизни «для всех». Все равно — глупых, умных, лодырей, бездельников и работяг…

— Ложь! Лодырей мы выгоним на вашу половину!

— А мы создадим из них армию, и они завоюют нам ваши сады, белые дома и изумрудные речки!

Пиркес секунду помолчал. Потом хмуро огрызнулся:

— А мы вам не отдадим! Мы будем защищаться.

— Так бы сразу и говорили, милорд! Вы просто мечтаете об анархических экспроприациях!