Олесь Донченко - Золотая медаль

— Не кипятись, Юлия, так как Нина — одна из трех граций, как окрестил ее Мечик, — твоя подруга. Правду тебе скажу — я тоже завидую Марийке. Завидую и радуюсь за нее. Но в Коробейник зависть… как тебе сказать? Совсем другая, как плохая отрыжка!

— Почему же мы спорим?

— А потому, что напрасно ты припутала сюда общество.

— Как ты ошибаешься, Виктор! — вскрикнула Юля. — Как ошибаешься!

…На третий день нового года в городском Дворце пионеров для учеников десятых классов был организован вечер-маскарад. Юля Жукова танцевала с Виктором вальс. Хорошая музыка, огни, расцвеченная елка, присутствие Виктора, ощущение своей молодости — все волновало, возбуждало, все было словно окутано голубой кисеей.

Юля не очень любила танцевать, но сегодня ее пленило сладкое чувство полета, у нее тихо кружилась голова, и казалось, что и елка, и лица, и маски — все проплывает мимо, все исполняет плавный танец. Ее рука лежала на плече Виктора; Юля ощущала дыхание своего друга, он что-то говорил ей, но что — не слышать было за веселым гамом, за звуками музыки.

В перерыве между танцами они вышли из круга и сели под стенкой около двух колонн. Оба тяжело дышали. Юля была одета украинкой, в вышитой блузке, в плахте и корсетке, в красных сапожках. На голове красовался венок. Виктор был в национальной грузинской одежде, которая очень ему шла.

— Устал? — спросила Юля. — Правда, жарко танцевать в папахе. Сними!

Виктор послушно снял папаху, вытер платочком лоб.

— А ты такой, как и был? — неожиданно спросила Юля. — Ничего не скрываешь от меня? Ничего не изменилось? Мне кажется, что ты украдкой злишься на меня. Ну да, за мою бессмысленную ревность… Это же все в прошлом, Витюсь. Слово даю, что подобное никогда не повторится…

Виктор изумленно глянул на нее.

— Ну, что ты, Юля? Ты хочешь сказать, что я держу камень за пазухой? Как тебе не стыдно!

Мимо них быстрым живым потоком проходили участники маскарада. Виднелись маски, блестящие одежды, костюмы. Тяжело ступая, прошел Собакевич, смешили всех коротконогие Добчинский и Бобчинский, потирал руки Хлестаков. Ходили вдвоем, как большие друзья, Пушкин и Гоголь, а сзади них, согнувшись, подпрыгивал гоголевский рождественский черт, перебрасывая с руки на руку украденный месяц и дуя себе на пальцы.

— А все-таки, Витюсь, как жалко расставаться со школой! Знаю, что в университете тоже будут и друзья, и подруги, и радость работы над книгой, и любимые преподаватели. Но школы… школы своей никогда не забыть! Помнишь, как мы когда-то желали друг другу:

— Но, к сожалению, это не всегда помогало! — засмеялся Виктор.

— Я, знаешь, до сих пор помню смешной случай, когда отвечала урок и сказала, что русские полки вели в бой не боярин Скопин Шуйский, а Скорпион Шуйский! Да, школа! Хорошее время! Мне кажется, что школа это — родительский дом, это — уютный берег, а вот сдашь последний экзамен, закроешь в последний раз школьные двери и сразу же — в волны, в разбуженное море! Впервые выходишь в самостоятельное плавание.

Вдруг она дернула Виктора за руку:

— Ты глянь!

И Виктор увидел высокую худую фигуру девушки в черном бархатном платье, разукрашенном серебряными звездами, которое, определенно, означало ночь.

— Это же Лида Шепель! — узнав он.

Девушка словно почувствовала его голос и обернулась, но на лице ее лежала узкая черная маска, надо лбом блестел золотой серп месяца.

— Она! Шепель! — повторил Виктор. — Меня маской не обманешь! А кто же с нею?

Возле девушки увивался средневековый рыцарь в серебряных латах, с блестящим мечом. Он то и дело приникал к Лидии и что-то нашептывал ей.

— Витя, неужели не узнаешь? — чуть не воскликнула Юля. — Мечик! Мечик Гайдай!

— Да неужели? — вскрикнул Виктор. — Ну, да. Он и есть! Что же это означает? Старается влюбить в себя Шепель, что ли? Смешно и… подло! А впрочем, еще ничего не известно. Почему именно — влюбить? Бахвалился по-глупому. Болтун!

— Меня интересует другой факт, — сказала Юля, — То, что Шепель пришла на маскарад.

— Что, безусловно, не будет кормить под старость, — закончил в тон Виктор. Юля засмеялась:

— Оживает наша Лидочка, оживает!

То, что Виктор Перегуда решил после окончания школы не поступать в институт, а идти на завод, вызвало активное обсуждение. Даже скромный и тихий, малозаметный ученик Юра Карпенко, и тот волновался:

— Для чего же на нас государство деньги тратит? Для чего вообще десять лет учило? Чтобы мы шли рабочими?

Виктор доброжелательно улыбался:

— А что, по-твоему, быть рабочим — недостойно?

— Никто этого не говорит, но только с высшим образованием ты принесешь больше пользы государству!

— Завтра! А я хочу приносить эту пользу сегодня!

— Наше сегодня, — вмешалась Лида Шепель, — не год и не два, а — весь период перехода к коммунизму. И кто знает, может, завтра твоя работа — человека, вооруженного высшим образованием, — будет еще нужнее, чем сегодня.

— К тому времени я уже буду опытным сталеваром, — ответил Виктор.

Спор на некоторое время затихал и вдруг возникал с новой силой.

Спорили в классе перед уроками, на переменах, возвращаясь домой со школы.

Юрий Юрьевич передал Юле Жуковой, чтобы она пришла на заседание партбюро.

— Здесь у нас, Жукова, разговор о десятом классе, — сказал учитель, когда девушка скромно присела на краешек стула. — Волнуется юношество! С задором избирают себе профессию. А что же думает по этому поводу комсомольский комитет? Ну, как же, молодежь спорит, волнуется, ищет ответ, а комитет молчит! Это никуда не годится! Вы о диспуте думали? Хорошо было бы устроить такой интересный, бодрый диспут о выборе профессии. И чтобы обязательно был хороший докладчик. Возьмите кого-то из комсомольцев. Может, даже вы сделаете доклад?

Надо сказать, что Юлю Жукову, наверное, больше всего удивило и даже поразило решение Виктора. Но еще больше поразило девушку то, что Виктор вплоть до последнего времени таился от нее со своими планами.

— Как ты мог так, Виктор? — укоряла Юля. — Почему ты не посоветовался со мной? И это — друг? Такой важный вопрос, выбор профессии, и он молчал, скрытничал от меня! Почему? Почему это — не понимаю!

— Потому, что я и сам еще твердо не решил.

— Вот и надо было посоветоваться! А то сам думал, крылся и от меня, и от товарищей!

— Ну вот, надумал, можно теперь и посоветоваться, — улыбался Виктор. — Что же тебя так волнует: то, что я не пойду в институт, или то, что не посоветовался с тобой?