Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

И станица Марьяновская, где находилось правление «России», ничем существенным не отличалась от Холмогорской, разве только что была несколько покороче и не имела ни своей Беструдодневки, ни молочного завода. Куда ни глянь — те же дворы и те же сады, совсем уже голые, и так же земля усыпана сухой листвой, подул ветер, и листья вспорхнули воробьиными стайками; те же давно отжившие свой век старые казачьи хатенки под прелой соломой и те же только что начинающие свой век, новенькие, совсем не казачьи дома под железом и шифером. «Перерос самого себя, перерос самого себя»… На площади, как и в Холмогорской, острыми шпилями подпирали небо тополя с давно опавшими листьями и темневшими пустыми грачиными гнездами. «А вот главная улица в „России“ все еще без асфальта и без тротуаров, а это не годится, потому что назвали ее, как и в „Холмах“, именем Ленина», — заметил Барсуков.

Тут перед ним, заслоняя собой половину площади, на самом видном месте поднялся Дворец культуры, сложенный армянскими мастерами из розового, как утренняя заря, армянского туфа, с пятью такими же розовыми колоннами у входа. По своему внешнему богатырскому виду марьяновский дворец — это копия холмогорского, ну точно бы братья-близнецы. Можно было без сомнения сказать, что и в «России» и в «Холмах» эти величественные здания были построены теми же мастерами из того же туфа. То же самое следует сказать и о двухэтажном; здании правления «России» — в точности такое же, как и в «Холмах». И если бы можно было перенести это здание из Марьяновской в Холмогорскую и поставить рядом со зданием правления «Холмов», то каждый, проходя мимо и глядя на них, невольно подумал бы, что у него двоится в глазах. Точно так же, как и в Холмогорской, перед зданием в Марьяновской пятачком был раскинут асфальт, и на нем подковой выстроились легковые машины всех марок и цветов. Поэтому Барсуков, не раздумывая, подкатил к зданию правления «России», как к своему, и остановил у подъезда «Волгу» точно так, как не раз останавливал ее у подъезда «Холмов», и быстро направился по широкой, в точности такой же, как и в «Холмах», деревянной лестнице. «Перерос самого себя, перерос самого себя… Тьфу, черт, лезет в голову!» А под ногами привычно и знакомо поскрипывала лестница, и Барсуков был совершенно уверен, что находился не в Марьяновской, а в Холмогорской, что поднимался в свой кабинет и что вот-вот перед ним должен был появиться обрадованный, как всегда, Казаков.

Однако навстречу Барсукову вышел не Казаков, а Василий Васильевич Харламов. Широко улыбаясь своим добродушным лицом, он издали протянул гостю обе руки, как бы желая помочь молодцеватому соседу подняться побыстрее, при этом говоря:

— Прошу, прошу! А ступеньки, канальи, ну и шумливые! Музыка!

И кабинет, куда Харламов пригласил Барсукова, взяв под руку, был таким же просторным, как и в «Холмах», и так же на площадь и в сад смотрели широкие окна, так что нашего гостя и тут не покидала уверенность, что никуда он не уезжал, а находился в своем кабинете и что это сам Харламов приехал к нему. Барсукову даже захотелось сесть за массивный, стоявший почти на середине комнаты стол, потому что и этот стол со стеклом на зеленом сукне, и вращающееся кресло, и селектор с кнопками, в точности такими, как у баяна, и даже большой, из зеленого с голубыми прожилками гранита чернильный прибор — все было точно таким, как и в кабинете у Барсукова.

— Ну, так как же мы, Михаил Тимофеевич? — деловито спросил Харламов. — С чего начнем? Сперва поедем осматривать хозяйство «России», а потом уже, за обедом, потолкуем? Или наоборот? Сперва потолкуем, а потом отобедаем и отправимся осматривать хозяйство?

— Лучше наоборот, — сказал Барсуков.

— Можно и так, я согласен, — последовал ответ.

Тут Барсуков, словно бы очнувшись, уже нисколько не сомневался, что находился не дома, да и приехал сюда не для того, чтобы осматривать хозяйство, а чтобы поговорить с этим немолодым, с седой гривой, похожим на писателя мужчиной. И он нарочито весело сказал:

— Василий Васильевич, что нам хозяйство? Мы что, или не видели поля, фермы? Надеюсь, и в «России» я увижу то же самое, что каждый день вижу в «Холмах», так сказать, один и тот же стандарт. Если останется время, посмотрю позже. Да и прибыл-то я сюда не на экскурсию. Хотелось услышать от вас, ибо ваше слово…

— А если оно, мое слово, — перебил Харламов, — тебя не обрадует и не понравится?

— Все одно выслушаю… Так что давайте тут, в кабинете, и начнем.

— Можно, можно, — согласился Харламов. — Живем мы на виду у кавказских гор, и желание гостя и у нас, как у кавказцев, является для хозяина законом. — Он кивнул на кресло. — Прошу! А я сяду напротив. Сейчас нас попотчуют чайком. Грешен, люблю чаепитие. — Он потянулся к селектору, нажал баянную кнопку. — Анастасия Ивановна, как там чаек? Готов?

— Как всегда! — послышался мелодичный девичий голосок. — Василий Васильевич, заварочка по вашему вкусу. Принести?

— Нас двое.

Он грузно, привалившись широкой спиной, уселся в кресле, глубоком и спокойном, и теперь Барсуков вблизи видел его усталые, серые, русские глаза, с воспаленными веками, наверное, от постоянного недосыпания. Сидел он как-то уж очень удобно, утонув в кресле всем телом, как обычно сидят, отдыхая, пожилые люди. Тем временем молоденькая, похожая на школьницу девушка в белом передничке и с двумя косичками под цвет созревшего овса принесла стаканы в медных, до блеска начищенных подстаканниках, в которых пятачками желтели кружочки лимона, тарелку с печеньем и, мило поклонившись, ушла, тоненькая и стройная. Барсуков невольно посмотрел ей вслед.

— Это и есть Анастасия Ивановна? — спросил он.

— Настенька, а я зову ее уважительно Анастасией Ивановной, — пояснил Харламов. — Еще одна невеста растет в «России». В институт не поступила, так вот теперь зарабатывает трудовой стаж. Через год либо уедет учиться, либо выйдет замуж. — Он помолчал, подождал, пока Барсуков пил чай. — Ну, как напиток в «России»? А какой чудесный аромат! Это я научил Анастасию Ивановну приготовлять заварку. А лимоны, прошу обратить внимание, особенные, так сказать, «российские», собственного производства.

— Как же вы их выращиваете?

— Вообще это секрет. Но для тебя секретов нету, все это мы увидим. Так что рассказывать не буду, лучше покажу в натуре.

Нужный Барсукову разговор никак не получался, как-то не клеился. Ни к чему ни этот отлично заваренный чай, ни эта симпатичная Анастасия Ивановна. А тут еще Харламов начал расхваливать не только свой, «российский» чай, а и свою оранжерею, где, как он уверял, растут цитрусовые такого необыкновенного вкуса и запаха, каких не выращивают ни в Африке, ни в Азии, и что такого новшества нет ни в «Холмах», ни в других колхозах района, а в «России» — есть.