Виктор Авдеев - Гурты на дорогах

С Кулибабой Веревкин работал в зерносовхозе уже два года, и не было еще случая, чтобы их мнения совпали. Действие одного зачастую вызывало протест другого. И сейчас Осип Егорыч бросил:

— Что же вы предлагаете, Аполлинарий Константинович? Оставаться в Рудавицах? Изложите нам свой… рецепт.

Он видел, как Галя Озаренко возмущенно дернула плечом и опять отвернулась. Может, она подумала, что Веревкин нарочно смотрит в ее сторону? Ага, он, кажется, опять «сострил» насчет рецепта?

Кулибаба глянул на него желтыми умными глазами, спокойно ответил:

— Я еще не кончил, Осип Егорыч, притом… извините, я не пойму: что вы хотели сказать своей репликой? — И, обращаясь к собранию, Кулибаба продолжал: — Репептов я никаких давать не собираюсь, прошу не понимать меня превратно. Я просто хочу поставить в известность директора и вообще всех вас, что потерн нам грозят очень и очень значительные, и надо подумать, нельзя ли их избежать. Предложение же или, скорее, вопрос действительно имею. Скажите, Юхим Григорич, а может, в наш маршрут все же можно внести некоторые коррективы: например, скот тоже направить в Белую Калитву, к железной дороге? Во-первых, там есть гужевой мост через Днепр, что сразу облегчит переправу, а во-вторых, возможно, нам удастся хотя бы племскот, стельных коров отправить товарными и действительно спасти? Ведь мало того, что гуртам грозит падеж, абортирование, — мы вместе с нашими семьями можем попасть под бомбежку, а то и просто быть отрезанными танками.

Осип Егорыч вновь хотел возразить ветеринару, но его перебил Козуб:

— О железной дороге, Аполлинарий Константиныч, и думку надо бросить: по ней эвакуируются семьи красноармейцев, институты, заводы, разные научные работники. А потом, когда правительство намечало маршрут для скота, оно, по-моему, учло, что это за «машины», и в аккурат заготовило для них везде «горючего»: озер понаставило, выпасов. Да шляхом и, ей-богу, спокойней будет: затеряемся в степу, как та ящерица в траве, немец всей своей авиацией не найдет… Итак, товарищи, есть еще у кого какие замечания, вопросы?

…Полчаса спустя совещание закончилось.

Луна близилась к закату, все вокруг померкло, где-то далеко гудели самолеты, на центральной усадьбе перекликались предутренние петухи. Вокруг конторы уже стояли запряженные, волглые от росы линейки; застоявшиеся верховые кони нетерпеливо били копытами. Совхозные командиры прямо с совещания стали поспешно разъезжаться в табун, кошару и по отделениям.

Войдя к себе, Веревкин остановился посреди комнаты. Здесь он прожил шесть лет, был недолго счастлив, а потом овдовел. Может быть, он тут в последний раз? Что же у него есть дорогого, что необходимо взять с собой? Ковер? Велосипед? Кожаное меховое пальто? Э, все это пустяки по сравнению с тем, что теряет народ, вся страна! Теперь главное — сумеют ли они спасти от немцев совхозный скот. Или, быть может, придется погибнуть вместе с ним? Однако надо действовать. Верезкин вынул из шкафа чистое белье, костюм, бритву, завернул в одеяло и сунул в мешок. В передней взял охотничье ружье, уже открыл дверь на крыльцо, но снова вернулся и снял с вешалки кожаное меховое пальто: «Может, зазимовать где-нибудь придется». Навесил замок и пошел на скотный двор.

Утром из Рудавиц выступили передовые гурты скота и на несколько километров растянулись по дороге. За арбами увязались собаки, скрип медлительных колес смешался с лаем, мычание телят — с плачем женщин. Все дальше отодвигались черепичные крыши поселка, закопченная труба ремонтных мастерских, окруженных вербами.

Далеко в хлебах работали два комбайна, слабо вился дымок; огромные скирды казались заброшенными. А спереди надвигалась пустая, молчаливая степь, вся в солончаках и белом вызревающем ковыле. В августе птицы начинают линять, уже не поют. Бесчисленные перепела, дрофы, жаворонки отсиживаются в густой траве да в укромных кусточках, дожидаясь, когда отрастут новые перья, чтобы пуститься в осенний перелет. Жарко палило солнце, над лысым курганом дрожали «полуденки», горячий ветерок гнал тучи пыли. В колонне придавленных горем людей редко где слышались разговоры.

Галя Озаренко верхом на рыжей, горбоносой, вислозадой кобылке ехала рядом с крытой и доверху загруженной арбой Кулибабы. Ее воз шел следом и тоже был завален вещами Кулибабы. Из передней арбы выглядывала жена ветврача Марина Георгиевна, холеная, еще красивая брюнетка с золотыми серьгами, в дорожном пальто. С нею сидел ее единственный сын, семилетний Горик. Приветливо и покровительственно глядя на Галю карими, чуть подведенными глазами, Марина Георгиевна говорила:

— Второй раз мне приходится эвакуироваться. Еще гимназисткой, в революцию, мы всей семьей бежали в Ялту и вот теперь опять. Сколько я ни помню себя, все война, война, война!.. А как хочется мирной, спокойной жизни, ведь мы ее, Галечка, совсем почти не видели, особенно вы. «Человек рожден для счастья, как птица для полета», — так, кажется, говорят поэты? Нет, надо переезжать куда-нибудь в город: в Железноводск, Махач-Кала, Самарканд. И вам, Галечка, не советую лишний год задерживаться в «Херсонце», а сразу ехать в институт. Аполлинарий Константинович поможет вам устроиться.

— Мне так хочется учиться, — тотчас согласилась Галя. — Вы правы, Марина Георгиевна, с практикой еще успею. Но после техникума я обязана по договору два года отработать в совхоза. А сейчас очень подходящее время для ухода, верно?

— Ничего, у мужа связи в Москве. Вы только будьте к нему повнимательнее.

Марина Георгиевна улыбнулась с видом заговорщицы. Галя весело кивнула головой.

Она вообще охотно соглашалась с Мариной Георгиевной. Между ними существовали отношения, которые часто возникают между замужней женщиной и девушкой. Гале льстило внимание ветеринарши, нравилось, когда та, разговаривая, полуобнимала ее; девушка ласкалась к ней, поверяла ей свои маленькие секреты.

— Вот, Галечка, закончим эвакуацию, и обещаю вам все устроить. Ведь человек без высшего образования обречен на самую… неинтересную работу. Что в наш тяжелый век дает удовлетворение? Хорошая служба, семейный уют… — Марина Георгиевна вдруг замолчала, потом совсем другим тоном воскликнула: — Посмотрите, посмотрите скорей, кто едет!

— Где? A-а, вижу.

Невдалеке, в пылище, поднятой гуртами, верхом протрусил Веревкин. Директор остался в совхозе завершать эвакуацию скота и комбайнов и на переправу должен был приехать только завтра днем. Марина Георгиевна с веселой усмешкой сказала:

— Не правда ль, сир Веревкин очень представителем? Прямо какой-то восточный бей, озирающий свое коровье войско.

— Да, теперь он ответтоварищ, и мы обязаны отдавать ему «селям».