Николай Вагнер - Счастье рядом

— Насчет Валентины Григорьевны — ясно, — сказал Хмелев. — О ней я и раньше слыхал, а вот Кондратова? Чувствуется — интересный она человек!

— Оригинальная женщина! — оживился Юрий. — Вы понимаете: сама лошадью правит, межколхозной мельницей заведует, в гражданскую войну партизанкой была, вообще, я таких не встречал. И все ее знают, и она всех знает... — Яснов замялся, по всему было видно, что многое хотел он сказать, но ни слов, ни воображения ему недоставало.

— Ну ладно, — помог Хмелев. — Значит, поездкой доволен. И мы довольны, передача состоялась.

Отпустив Яснова, он занялся чтением «Последних известий». Пробегая глазами страницу за страницей, он увидел новое сообщение из Северогорска. Широков передавал, что вылетевший два дня назад на север области летчик Иван Фролов исчез без вести. Комсомольцы северогорских колхозов ушли в тайгу на розыски самолета. В сторону Увинской согры группу молодежи повела большой знаток этих мест Аглая Митрофановна Кондратова.

Хмелев подосадовал на Яснова, который в своем рассказе ничего не упомянул о летчике Фролове. Передавать информацию в таком виде не имело смысла. Другое бы дело — сообщи Широков об отважном поступке летчика сразу после его вылета на задание. Поразмыслив немного, Леонид Петрович решительно вынул информацию из выпуска.

Вскоре в кабинет вошел Буров. Как всегда озабоченный, он держал в одной руке очки, в другой — телеграмму.

— Запрашивают из Москвы, не нужны ли нам специалисты из числа закончивших вузы.

— Хорошие специалисты всегда нужны, — ответил Хмелев. — Но это же кот в мешке. Хорошо бы хоть взглянуть на человека, прежде чем дать согласие.

— Не знаю, — протянул Буров. — Я не физиономист и внешнему виду никогда не придаю значения.

— А я придаю. И вообще, куда лучше выдвигать на работу людей проверенных, которых знаешь.

— А где они? Это же разговор впустую. А тут специалист, с журналистским образованием. Не знаю...

Тихон Александрович сделал несколько шагов, остановился у окна и, покрутив за дужку роговые очки, довольно определенно высказался за то, чтобы одного-двух специалистов запросить.

Хмелев особо не возражал — в конце концов может оказаться способный выпускник и даже с опытом. Но, по его мнению, лучше было бы перевести на работу в областной центр того же Широкова, который зарекомендовал себя рядом хороших передач.

«Рядом хороших передач... Где они, эти передачи? — спросил себя Буров. — Может, они и были»... Но сам Широков, одно напоминание о нем вызывало раздражение. Слишком назойлив и заносчив. Хотя бы этот последний телефонный звонок. Звонит не кому-нибудь, а председателю, да еще на квартиру, и выражает свое несогласие с его решением. Такое, по мнению Тихона Александровича, неуважение мог допустить только несерьезный человек. Пусть подрастет, научится понимать что к чему, да и вряд ли такой научится. Разве сам Буров осмелился бы позвонить домой ну, например, секретарю обкома? Это Бессоновой — ладно, вместе работали в культуре. А секретарю, скажем, первому?

И вдруг в груди прокатилась приятная волна. Он живо представил себе все, что произошло сегодня в обкоме. Проходя по коридору мимо приемной секретаря, он совершенно случайно столкнулся с ним самим. От неожиданности Буров даже растерялся, но это только на миг: секретарь сам подошел к Тихону Александровичу, пожал ему руку, спросил, как работается. А Буров только и сумел сказать:

— Работаем, Николай Иванович, крутимся...

— Ну, ну. А шахтерскую инициативу вы правильно поднимаете, только не надо на этом останавливаться. Покажите, как она ширится...

Николай Иванович уже скрылся за дверью, а Буров все еще стоял в коридоре, испытывая самую большую для него радость. «Поздоровался... руку пожал... разговаривал со мной... слушает передачи, сам слушает»...

— Ты знаешь, Леонид Петрович,— присев на стул возле стола Хмелева, сказал Буров. — С Широковым подождем, пусть подрастет. Да и семейное положение у него неясное — до сих пор не женат. — Буров помолчал. — Давай лучше о деле. Сегодня я разговаривал с Николаем Ивановичем. Николай Иванович рекомендовал шире показывать труд шахтеров. Надо бы ввести целый цикл передач об их новой инициативе. Ты запиши себе. Может быть, два раза в неделю или, скажем, раз в неделю такие передачи давать.

Хмелев ответил не сразу, он вспомнил разговор на последней летучке, но говорить о нем не стал, — в конце концов, он сам давно был за цикл таких передач.

— А как быть с подготовкой к выборам?

— Одно другому не мешает, — поспешно ответил Буров. — На то мы и руководящие работники, чтобы предвидеть, увязывать одно с другим. Словом, запиши и подумай. Может быть, специальную бригаду направим в бассейн.

Здесь уже Хмелев не выдержал. Он встал, чиркнул спичкой и, жадно затянувшись, начал горячо возражать. Бригаду создавать не из кого. Это ослабит освещение других тем, в том числе избирательной кампании. Два раза в неделю шахтерские передачи давать многовато.

На последний вопрос Бурова, кому же все-таки поручить подготовку передач из бассейна, Хмелев ответил не задумываясь:

— Широкову! Его район — ему и делать.

Как и обещали в главке, город в начале лета получил новую записывающую аппаратуру. Три стационарных магнитофона установили вдоль одной из стен фойе. Комната сразу сузилась и перестала быть такой уютной, как прежде. Но на это никто не обращал внимания. Новые усовершенствованные магнитофоны были настоящим богатством и сулили большое будущее. Правда, и работы всем прибавилось. Александра Павловна до позднего вечера прослушивала записи на магнитной пленке. Звукотехники помогали освобождать ей шкафы от пластинок, которые теперь окончательно «снимались с вооружения». Редакторы и корреспонденты: одни с наушниками у магнитофона, другие у контрольного динамика — слушали репортажи. От былой тишины, которой всегда отличалось фойе, не осталось и следа.

— Дайте тишину! — кричал Виктор Громов, лучший звукооператор по монтажу пленки. Но дать тишину — это означало остановить все магнитофоны, выключить контрольные агрегаты, прекратить репетиции артистов в студии, которые тоже готовились к записи.

А Виктору Громову нужна была абсолютная тишина. Только он один мог вырезать из пленки ненужную букву — звук в долю секунды, но разве можно было сделать это сейчас, когда даже его голоса никто не слышал. Иван Васильевич Плотников, редактор «Последних известий», человек удивительной выдержки и находчивости, не стал требовать тишины. Он раздобыл наушники с резиновой прокладкой, разъединил их и вручил один Громову, другой приставил к своему уху.