Николай Вагнер - Счастье рядом

— А если есть? — упрямо возразил Яснов.

— А если есть, всегда можно найти выход.

Яснов и Андрей переглянулись.

— Иль не согласны? — Кондратов поднялся, расправил плечи и сказал:

— Счастье, мои дорогие, в нас, а не вокруг да около.

— А не выйти ли нам на улицу? Дождь перестал. Завтра начнется новая неделя. Тогда уж не надышишься. Яснов и Андрей согласились. Надев плащи, все трое вышли на улицу.

— Куда двинем? — спросил Хмелев, глубоко вдыхая влажный воздух.

Андрей предложил дойти до почты, купить газет, а потом спуститься к набережной.

— До почты так до почты, — поддержал Хмелев, и они пошли вдоль почерневших от дождя деревянных домов. В перспективе прямой зеленой улицы светлели коробки многоэтажных зданий, высились башенные краны.

Вдоль тротуара до самого центра тянулась дорожка буйно растущего газона, зеленели молодые тополя. Андрей смотрел на влажные неподвижные листья и думал о недавнем разговоре с Кондратовым. «Корреспондентов уважают, — сказал он, — за то, что они делают большое дело». И это было так: уважение людей, хорошо знакомых и тех, с которыми Андрей встречался впервые на заводах, стройках, в колхозах, — всегда было определенным и неподдельным. «Но полной ли мерой отвечаем мы на него, всегда ли видим в труде простых людей большие свершения? И еще — как сделать, чтобы у человека все было хорошо, не когда-нибудь, а теперь?» Яснов ему был понятен больше, чем кому-либо. Он пил потому, что боялся одиночества, а если боялся — значит, не смог выработать воли. Стакан вина придавал ему бодрость, которая притупляла все то, что мучило его изо дня в день и что с новой силой обострялось, когда приходило похмелье. «Яснову надо помочь, а кто поможет ему самому? У человека должно быть все хорошо, и разве он. Андрей, не имел на это права? Но такое же право имели другие — Рина, Жека... Тоня Подъянова. Если Тоня действительно любила Ивана Фролова, то каково ей было теперь? Конечно, можно стоять в первых рядах общечеловеческой борьбы за счастье, и тогда свое придет само. Но так думать и так поступать мог далеко не каждый», — спорил с собой Андрей и сам же опровергал: «Должен каждый! Должен! Таков закон жизни».

Из этих размышлений Андрея вывел никогда не унывающий Хмелев. Он говорил о тридцать первом и сорок восьмом домах. Один из них был предъявлен к сдаче, в другом начинались отделочные работы. Он показывал на кран одному ему известной крановщицы Марии Конюховой, говорил о бригаде каменщика Бородулина, которая за два месяца вывела под крышу пятиэтажный дом. И все он знал, все замечали его черные, сверкающие глаза.

— Вот где решается проблема жилья!

— И не только здесь, — заметил Яснов.

— Верно, повсюду!

— Андрей, — обратился он к Широкову. — Я надеюсь, ты обмозговываешь очередной репортаж по жилстрою? Обрати внимание на поток и на его тылы. Разве ты видел когда-либо раньше такой размах? Смотри, сколько навезли готовых деталей! Все-таки все мы вместе — молодцы, иначе рос бы здесь бурьян и торчали халупы, как в прошлом году.

Остался позади крупный район застройки, началась новая часть города с широкими улицами, металлическими столбами, многоэтажными зданиями. Больше стало машин, больше людей, магазинов, киосков, столовых, парикмахерских. Вот и розовое здание почты с полукруглым бастионом из бетона и стекла.

Беспрестанно хлопали входные двери, по широкой полуосвещенной лестнице двигался встречный поток людей. И вдруг у Андрея все похолодело внутри — он увидел белый макинтош и седую шевелюру Сперанского; рядом с ним, ближе к стене, шла Ирина.

Положив газеты на скамью, Андрей посмотрел на разлив пруда, на скользившие по его глади яхты. Он не слышал, о чем спорили Юрий и Хмелев: из головы не выходила встреча на почте. Хорошо, что Ирина не заметила его. Иначе, как бы он стал говорить с ней? Да и о чем было говорить?..

— Собственно, я человек городской, — горячился Юрий, — складывая газету вчетверо, — и в сельском хозяйстве не разбираюсь.

— Будешь читать — начнешь разбираться, — возражал Хмелев. — И не только в сельском хозяйстве.

— Да зачем мне все это, Леонид Петрович? Наше дело маленькое: кругло — катать, плоско — таскать. Приехал — записал, смонтировал — выдал в эфир. Пленум и без нас решение примет. Принял это и другое примет.

— Вот это молодежь! — Хмелев хлопнул ладонями по коленям. — А завтра кто за вас думать будет? Через пятнадцать, двадцать лет? Пора привыкать мыслить, разбираться, куда мы идем и куда заворачиваем. Прав Федор Митрофанович: есть промахи — укажи на них, делай поворот к лучшему. Именно так поступает партия, она не боится критики.

— А у нас зажимают критику в пределах учреждения, — вставил Андрей.

Хмелев промолчал. Он все еще верил в то, что Буров, которого имел в виду Андрей, пересмотрит свое отношение и к делу, и к людям. Ведь не мог же он не чувствовать тех перемен, о которых говорила каждая строка газет, да и сами они в своих передачах...

— В общем, прочти, Юрий Александрович, лишний раз почувствуешь поворот к лучшему. А почувствуешь — скорее найдешь место в жизни.

...Распрощались они с наступлением вечера. Андрей неторопливой походкой направился к центру города, откуда прямая улица вела к его дому. Проходя здание почты, он снова вспомнил об утренней встрече и одновременно почувствовал на себе чей-то взгляд. Подняв голову, увидел Татьяну Васильевну. Она стояла на круглом бетонном крыльце, помахивала ему зонтиком и улыбалась.

— Наш больной уже ходит?

Приветливо глядя в глаза, она обеими руками пожала его руку.

— Сегодня день неожиданных встреч, — тоже обрадованный, сказал Андрей.

— Каких же, приятных или неприятных? Впрочем, что же мы стоим, идемте.

— С удовольствием, только куда?

— Мне все равно. Погода наконец прояснилась. Воздух чудесный.

Татьяна Васильевна сказала, что торопиться ей некуда. Димка, верно, гуляет с бабушкой, а сам Жизнёв только что говорил с ней по телефону. Теперь окончательно решилось, что его переводят в Харьков и скоро придется уезжать.

— А не хочется, я так привыкла к этому городу, как будто живу здесь не три года, а всю жизнь.

— И к вам все привыкли. Как же город останется без диктора Жизнёвой?

— Уж прямо! — рассмеялась она. — Найдется другой.

— Не так просто... Значит, уезжаете?

— Совсем скоро, дело за квартирой. Обещают дать к концу месяца.

— Так скоро!? — этот вопрос вырвался у Андрея с нескрытой тревогой. Татьяна Васильевна заглянула ему в глаза внимательно и серьезно, а потом снова заулыбалась.

— Вы думаете, кто-нибудь обо мне пожалеет? Никто и ничуть. А Роза Ивановна с Лидией Константиновной даже обрадуются — никто не будет портить их передачи.