Алексей Першин - Не измени себе

Борис огляделся, заметил невдалеке едва выступавшие из воды вершины деревьев. До разлива здесь было озерко, а вокруг него — ивы. Около деревьев мелко и вода потеплей, самое удобное место для купания.

Он тронул за плечо Пашку:

— Хорошо бы окунуться, а?..

Правда, лето только начиналось, но вода вполне подходящая. Конечно, не очень теплая, но все-таки жара, упарились.

Пашка обрадовался.

— Отличная мысль, старик. Я за милую душу.

— Греби тогда вон к тем деревьям…

Подошли, уткнулись носом лодки в крону ивы, будто пришвартовались к ней. Пашка в один миг сбросил с себя одежду и тут же бултыхнулся в воду. Он так заразительно смеялся, вскрикивал от удовольствия и шлепал руками по воде, что Борис, сам того не замечая, заспешил, хотя спешить было некуда. Не худо было бы остыть малость. Но нетерпение его подхлестывало. Он торопливо сбросил одежду, прыгнул за борт и тотчас вскрикнул, как от ожога. Но это неприятное ощущение скоро прошло.

Они долго плескались, дурачились, старались достать дно.

Наконец забрались в лодку и, отплыв от ивы, принялись удить рыбу. Но с рыбой долго не везло. Попадалась мелочь, которую Борис тут же выбрасывал за борт, но Пашка, покосившись на Бориса, складывал рыбешек в лодке.

Борису вспомнился отец. Как он нежно, заботливо относился к глупышам-малькам. Вот уж действительно повидал жизнь в неволе! Осторожно сожмет в ладони рыбешку и тихонечко вынимает крючок, добродушно приговаривая:

— Ах, глупыш, глупыш! Все тебе игра… Думать надо и уметь червячка от крючка отличать. Второй раз, поди, не попадешься. — Сотворив из ладони лодочку, он наполнял ее водой и давал малышу прийти в себя, ожить. А когда малец затрепыхается, опустит руку в воду и ждет, пока рыбешка не уплывает. — Ну, вот. Живи да сил набирайся. Себе на радость и человеку на пользу.

А попробуй убедить Пашку, что от малышки будет больше пользы, если подрастет. Твои же запасы, не барские!.. Какое там! Заржет по-жеребячьи или еще что-либо отмочит…

Нежданно-негаданно начался клев, и все мысли Бориса улетучились: на них будто рыбий косяк налетел. Рыба, ополоумев, хватала пустой крючок. Окунь, густера, подлещик, язь…

Когда нос и корма «каравеллы» были завалены рыбой, Борис не выдержал:

— Нет, это невозможно. Хватит, Пашка, ну зачем нам столько рыбы?

Пашка злобно полоснул Бориса взглядом и даже слов не нашел, чтобы выразить свое негодование. Захватило человека… Пашка то и дело дергал удилище и вытаскивал из воды серебристых, бешено извивавшихся рыбин.

— Опомнись, Кныш, — назвал Борис товарища уличной кличкой, — Пропадет, пока до дома доберемся. Ведь выбросим.

— Эх, голова садовая. Выбросим, выбросим!.. Вот накатаем лодку — и на рынок.

Борис опешил. Рынок… Он вышел на «каравелле», чтобы испытать себя, если надо — помериться силой с большой водой, а тут… базар.

Некоторое время Борис молчал, крепился, но наконец не выдержал, проворно смотал удочки и уже начал связывать их, как вдруг два удилища одно за другим вырвались у Пашки из рук и нырнули за борт. Одно стало торчком, потом его бросило влево, вправо, и оно начало удаляться от лодки.

Черт возьми! Неужто осетр? — Борис не верил своим глазам.

— А рыбина будто дразнила рыбаков. Она вдруг резко изменила направление и стала приближаться к лодке. Пашка замер. Когда удилище, описав дугу, снова стало удаляться, он не выдержал и, в чем был, бросился за борт.

— Вернись! Вернись, Пашка-а!

Но тот будто оглох. Он видел только удилище, он гнался и гнался за ним.

«Утонет. Ведь утонет, проклятый».

Развернув лодку, Борис поплыл вслед за товарищем, стараясь перерезать путь рыбине. Лодка сблизилась с удилищем; изловчившись, Борис схватил его.

Пашка что-то истошно закричал и, захлебнувшись, закашлялся.

— Плыви сюда. Акула попалась, — звал его Борис.

Шутки шутками, а рыбина и в самом деле, должно быть, немалая. Леска была скручена из конского волоса. Должна выдержать. Удилище рвалось из рук. Борис ослабил леску, чтоб она не лопнула. Когда Пашка ухватился за борт лодки, Борису удалось немного подтянуть рыбину.

— Подожди! Я подсадчиком, подсадчиком ее, — стуча зубами, бормотал тот.

— Потом. Собирай удочки. Быстро! — торопил его Борис.

Пашка не послушался, схватился за леску. Борис толкнул его и указал глазами на удилища. Зыков, чуть не плача, судорожными движениями кое-как начал сматывать удочки. Не вытерпел. Сгреб их руками, бросил в лодку.

А Борис в это время боролся с рыбиной. Вытаскивать ее рывком было опасно, сорвется. Единственный выход — взять измором, заставить ее выдохнуться в борьбе. Крючки, по-видимому, очень глубоко ушли в брюхо, рыбина хотя и сопротивлялась, но постепенно слабела и сантиметр за сантиметром позволяла подтягивать себя к лодке.

«Щука или жерех?» — гадал Борис.

Он часто ловил их. Но такая крупная добыча попалась впервые.

— Дай, дай мне! Ну, пожалуйста…

Борис обернулся. Пашка тянулся к леске и весь дрожал. И не понять: то ли от холода, то ли от волнения.

— Бери. Твоя же добыча. Только не пори горячку. Упустишь. Пуд, не меньше.

У Павла ходуном ходили руки, он дергался сам и тем самым путал рыбину. Она снова заметалась, забилась и вот-вот могла сорваться с тройника.

— Эх, ты! — Борис решительно отстранил Пашку. — Кто так подваживает. Ведь сорвется и подохнет. Крючок-то в брюхе… Бери подсачик.

Пашка от усердия едва не перевернул лодку. Подсачик, к счастью, оказался довольно объемистым. Борис, наблюдая за ним, с тревогой думал: только бы сумел осторожно подвести его под рыбину…

А ее уже можно было рассмотреть сквозь зеленоватую толщу воды. Почти с метр длиной.

Нет, это не жерех, однако и не щука. Сомнений не оставалось — осетр!

Между тем сопротивление рыбины заметно ослабело, на поверхность воды стали всплывать кровавые прожилки. Силы покидали ее. Но запас энергии у осетра огромен. Все могло случиться.

Как только подсачик коснулся тела осетра, произошел тот самый взрыв, которого так боялся Борис. Вода взбурлила, и брызги на какое-то время ослепили обоих, но они продолжали тянуть рыбину, пока не услышали, как тяжело шлепнулся осетр о днище лодки и яростно забился, стараясь освободиться от жгучей боли.

Пашка издал дикий торжествующий крик. Борис, прижимая веслом голову осетра, сердито закричал на него:

— Да оглуши ты его скорее! Выскочит за борт. Да не мельтеши ты, раззява! Бей сильнее!

Зыков ошалело ударил, едва не расколов весло. Рыбина затихла.

Пашка, полураскрыв рот, с опаской потрогал осетра рукой и вдруг, будто всхлипывая, глухо забормотал:

— Моя рыба… На мой крючок попалась… Я за ней прыгал в воду… Ты не гляди на меня так, не гляди… Всякий тебе то же скажет, когда узнает, какие крючки у ней в брюхе. Только у нас такие, понял? Моя рыба.