Илья Лавров - Встреча с чудом

— Значит, вы нам не поможете? — чужим голосом спросила Славка.

— Советую вам ехать к папе с мамой.

Неужели они ехали с Урала в Москву только для того, чтобы поговорить всего лишь несколько минут? Но о чем еще говорить?

Сестры как по команде повернулись и вышли.

Под ногами затрещал, точно лопаясь, паркет. Было им почему-то очень стыдно и очень обидно. Уже в коридоре Ася расплакалась.

— Перестань! — приказала Славка. — Еще перед всеми слезы лить! Даже зла не хватает на таких вот...

Они очнулись уже на улице. «Что же теперь делать?» — подумала Ася. Они шли молча, устав от волнения и неудачи. Больше Москва их не интересовала. Славка почувствовала в руке что-то липкое. Она разжала пальцы и увидела раскисшие конфеты. Швырнула их к садовой решетке.

Брели, брели и наконец, растерянные, усталые, несчастные, вышли на Красную площадь. Дул студеный ветер, катил редкие желтые листья, шуршал в голубых елях вдоль Кремлевской стены. Над храмом Василия Блаженного, который Славке показался похожим на связку огромных разноцветных реп, клубились тяжелые тучи. Сестры остановились у Мавзолея. Темно-красный мрамор его зеркально отражал их смутные силуэты. Перед Мавзолеем трава была такой густой и такой низкой и ровно подстриженной, что походила на ярко-зеленое сукно. На этом сукне росли небольшие ели-шатры. Мавзолей был закрыт.

Эта площадь, такая знакомая по картинам и фотографиям, вывела сестер из оцепенения. Они сели на гранитную скамью трибуны. Асю трясло, хоть она и не замерзла. Этот внутренний озноб она вынесла от Чугреева.

Снизу, из-за храма, выкатывались машины, на другой стороне площади двигался поток людей. Около Мавзолея по отшлифованным торцам ходило множество голубей. Потом они, чего-то испугавшись, поднялись, хлопая крыльями, огромной стаей прошумели через Кремлевскую стену.

— Вот как все получилось, — серьезно, каким-то отсыревшим голосом проговорила Ася. — Что теперь делать?

Славка молчала, теребя платок, а потом тихо сказала:

— А я-то, дура, думала, что все это утрясется быстро и легко...

— Подумали, и хватит, — сухо бросила Ася. — Теперь другое пришло. Знаешь, как в природе: сначала веселое лето, а потом дождливая осень... А мы вообразили вечное лето...

— Но ведь после зимы будет снова весна! — Славка обеспокоенно смотрела на непривычно сухое и сердитое лицо сестры.

— Будет! Но сначала нужно зиму пережить. Вот слушай, Славка, меня и решай... Можно вернуться домой, и все пойдет как по маслу...

— А позор? — воскликнула Славка. — Позор перед отцом, перед ребятами! Будут кричать: «Морячки, морячки!» Нет уж, дудки! А мечта? Ты что говоришь, Ася? — Что-то упрямое, строптивое шевельнулось в ее сердце. Сейчас она напоминала отца.

— Я говорю, чтобы ты обдумала, — холодно объяснила Ася. — Мечту свою предают только хилые. Колька хотел корабли строить. Не попал в институт, морщась пошел на педагога. Лишь бы учиться. Вера Тулупова всю жизнь мечтала об архитектурном. Не сдала. Плача пошла... в ветеринарный. А мы — слабые или нет?

— Не знаю, — неуверенно ответила Славка.

— Я — слабая, — отчеканила Ася, — я — обыкновенная! Я уже струсила, отчаялась, устала. Но вот назло своей слабости я клянусь тебе всей этой площадью... знаешь, какая это площадь!.. Мечту не предам! Плакать буду, а все-таки идти буду.

— Ой, Аська! И я тоже...

— Подожди, — спокойно остановила ее сестра, — Я тебя за язык не тяну. Все это сейчас не как вчера. Пойми это. Сейчас решается судьба. И ты на меня не оглядывайся. Может быть, я из-за глупого упрямства делаю ошибку. Ты сама — понимаешь? — сама реши о себе все.

— Ой, да что ты, Асенька! Да какие тут могут быть тары-растабары! И я тоже клянусь перед самим Кремлем, перед тобой. Разве мы о плохом мечтаем?

Голуби, свистя крыльями, снова слетелись на площадь. Лицо Аси потеплело. Сестры обнялись, чувствуя, что в их жизни происходит важное, может быть, самое важное из того, что было до сих пор.

— Двоим ничего не страшно. А теперь за дело! — сказала Ася.

Сестры торопливо поднялись и пошли.

— Понимаешь, у этого Чугреева было две верных мысли, — оживленно говорила Ася. — Нужно отработать два года — раз, и нужно самим ехать в училище — два.

— Значит, нечего и голову ломать. Засучивай рукава и — за работу, — решила Славка.

И снова у них проснулся жадный интерес к Москве. Им не хотелось уходить с Красной площади. Они бродили то у Кремлевской стены, то у храма, то возле ГУМа.

— Если быстро устроиться куда-нибудь на завод или на стройку с общежитием, оставшихся денег до зарплаты хватит. А вот ехать куда-нибудь уже не на что.

— Завтра пойдем в горком комсомола. Объясним все. — Славка снова начала забирать дело в свои руки.

— Неудобно. Москвичи отправляют своих ребят на целину, на стройки, а мы будем клянчить работу здесь, — заметила Ася.

— Ну, в горкоме посоветуемся.

Держась за руки, они брели среди людского половодья, скрывая друг от друга глухую тревогу, которая, точно крот, бесшумно рыла свои ноющие норы где-то в глубинах души...

— Слушай, — сказала Славка, осененная внезапной мыслью, — а что, если сходить к министру? К самому министру?

Ася удивленно посмотрела на сестру и решительно ответила:

— Сходим! Чем черт не шутит, а вдруг...

— Решено! А сейчас пойдем в какие-нибудь знаменитые музеи, в Третьяковку... Эх, попасть бы в Большой театр, во МХАТ!

Из Третьяковской галереи они снова поехали на вокзал. Их места около буфета были свободны. Какое удовольствие добраться до дивана, вытянуть гудящие ноги и хоть сидя, но заснуть.

Ася вспомнила «каюту» с цветными штормами на стенах, мамины руки с ямочками на локтях, пирожки в пузырьках масла, белого кота, похожего на ком снега, шумящую за окном дорогу. Как-то там мама? Ночами не спит, плачет...

Ася нахмурилась, тряхнула головой. Теперь не время думать о прошлом. Все дороги к нему нужно засыпать, завалить. И все же она шепнула:

— Теперь бы в кровать!

— И не говори, кума, про пряжу, — откуда-то издали отозвалась Славка.

Асе приснилось в эту ночь, будто она стоит у подножия голой горы. На вершине ее растет одна береза. Пышная, золотая, она бушует, распустив по ветру длинную косу улетающей листвы. А под этой березой сидят мама и папа. Они укоризненно смотрят на нее, Асю, а она в отчаянии карабкается на гору и все сползает и все сползает и никак не может подняться к ним.

Проснулась она от тупой тяжести на душе. Мучило раскаяние.

Удивительно изменилась жизнь за эти два года у Левы Чемизова. Собственно, это не было неожиданностью и счастливой случайностью. Эти годы подпирали десять лет неустанной работы. Несмотря на свое легкомыслие, непостоянство и безалаберность, Лева Чемизов был упрям, терпелив и самоотвержен, когда дело касалось его мечты.