Илья Лавров - Встреча с чудом

— Главное, следи за ногами. Ни в коем случае не спускай их с нарт! — серьезно предупреждал он, поднимая воротник ее полушубка. — Под снегом пеньки, кочки — их не видно. Ногу можно сломать. В чаще глаза береги.

А Славке было весело, она не понимала его тревоги. Как чудно звенел под ногами твердый, жесткий снег! Ноги на сугробах не проваливались.

Гриша — маленький быстрый каюр в мягких унтах — был молчалив. Он невозмутимо сосал трубку и, казалось, ничего не видел: ни Славки, ни Колоколова, ни оленей, ни снующих вокруг ребятишек. Второй каюр — Кеша — был высок, мрачноват. Он гонялся за ребятишками, распевал какие-то песни...

Но вот каюры взяли вожжи.

— Садись, — сказал Колоколов. — Ногами упирайся в эту перекладину. Держись за веревку на спальном мешке. Вот так. Ну, в путь-дорогу! — Он сел на последние нарты.

Славкину упряжку вел Гриша, а упряжку Колоколова — Кеша.

— Вперед! — крикнул Колоколов.

И вдруг каюры кинулись кошками на свои нарты, что-то завопили дикое, таежное, и тут началось невыразимое. Каюры пустились наперегонки.

Бешено клубилась снежная пыль, из-под копыт бил в лицо ливень снежных ошметков, клубился пар из оленьих ноздрей. Над самой головой обомлевшей Славки гулко, точно маленькие паровозы, пыхтели два задних оленя. Хруст, шорох снега под несущимися нартами. Сыпались звезды между смутными оленьими рогами. Все мчалось, валилось. Ехать на вертлявых нартах — все равно что ехать на спичечном коробке. Швыряло, бросало. А впереди голосили каюры. Их упряжки летели рядом. И эти вопящие каюры в клубах снега, в опаляющей стуже, в несущейся тьме представились Славке богами тайги и севера. Снег и мороз — их стихия. Азарт гонки, птичий полет оленей вдруг вырвали крик и у Славки:

— Гони! Вперед!

У нее перехватило дыхание от восторга, она даже прикусила губу.

Ровное озеро только мелькнуло, и вот вломились уже без всякой дороги в тайгу, в чащу. На ошалевшую Славку то обрушивались хрустящие потоки ветвей, то в щеку, в затылок били горячие струи из ноздрей задних оленей, то обрушивались, слепя, тучи снега. Под копыта оленей, под нарты бросались ровные снега полян, потом олени пропахивали трещащие заросли кустарника. Нарты под Славкой плясали. И вдруг все полетело кувырком: хлынули с неба, закружились звезды, а снизу фонтаном взвился в небо снег и повалились лиственницы. Славка перевернулась в воздухе, шлепнулась в снег, птицей скользнул над ней олень, мелькнули рога, тонкие ноги.

— Стой! — закричал Колоколов. — Стой!

Славка, хохоча, вскочила, подбежала к упряжке, пинком поставила на полозья опрокинувшиеся нарты, бросилась на них и закричала:

— Гони!

— Эх, удалые! Вперед! — крикнул Колоколов и пронзительно свистнул. В клубах морозного пара Славка успела разглядеть его смеющееся лицо.

И опять гикнули каюры, упали на нарты, завопили на всю тайгу. И — вперед, вперед! Неслись, мчались. Что за удивительное создание олень! В нем совместились и сильная лошадь, и ловкая кошка, и грациозная коза, что прыгает по скалам.

Упряжки ринулись с крутой сопки, задние налетели на передних, и все смешалось в кучу: нарты, олени, люди. И опять Славку швырнуло в снег, и опять птицей мелькнул через нее олень, шваркнули по ней легкие нарты. Следом вылетел Колоколов.

Славка то неслась вниз, то гулко, паровозно пыхтя, олени тащили ее в гору. И снова трещала чащоба, швыряло на кочках, на пеньках, нарты гремели через поваленные деревья, ударялись о стволы. Опусти ногу с нарт — и в миг ее сломает о пенек, не догляди — сучком рванет по лицу.

— Перекур! — закричали каюры, остановили упряжки.

Славка, запорошенная снегом, слезла с нарт. Подбежал Колоколов.

— Ну, как?! — закричал он хвастливо.

— Здорово! — ответила она, шумно дыша. — Главное — темно, поэтому жутковато. Что несется, что валится — ничего не разберешь!

— Будь осторожней! — Он шутливо притиснул ее голову к своей груди, она, смеясь, ударила его, как боксер.

По морозу запахло от трубок каюров. Распалившиеся олени хватали снег. Мороз подкатывал к пятидесяти, обжигал. Колоколов снял шапку, взмокшие волосы его дымились, и прядки вмиг затвердевали сосульками. Поразила мертвая тишина стылой тайги. Мрак. Клубится пар из оленьих ноздрей. «Куда меня занесло!» — изумилась Славка.

— Поехали! — закричал Кеша.

И опять швыряло нарты. Славка цеплялась за веревку, упиралась ногами в перекладину, закрывала лицо рукой, и по ней стегали ломкие, обледеневшие ветви. «Вот ахнешься спиной или грудью на острый пенек — и поминай как звали», — подумала она. Воротник полушубка от дыхания оброс куржаком, ледяшками. Ресницы также заросли инеем. Мороз палил лицо.

Дорога пошла слишком круто вниз. Славка струсила, спрыгнула. Клубок из упряжек скатился и сразу же вытянулся ровной вереницей, олени козлами запрыгали вверх. Впереди их легко, тоже по-козлиному взбегал неутомимый Гриша.

Славка упала, на спине съехала с сопки, стала подниматься на другую и тут почувствовала, что силы ее иссякли. Снег сыпучий, как сахарный песок, был по колено. Ноги, утонув в нем, скользили, полушубок связывал движения. Несмотря на мороз, пот катился по лицу. Славка поняла, что так ей не взобраться. А в тайге уже было тихо, мертво, упряжки куда-то умчались. Она испугалась: а вдруг никто не видел, как она спрыгнула? Полезла в гору на четвереньках. Падала, наступая на волочившуюся полу, и опять поднималась, задыхаясь, лезла. Наконец — вершина!

Выплывшая из-за гольцов луна освещала большую палатку и бродивших оленей. У некоторых прозрачно позванивали на шеях колокольчики, у других звонко постукивали колобашки, тоже привязанные к шеям на длинных веревках. Колобашки волочились по снегу. Это делалось для того, чтобы олени не уходили далеко. Каюры распрягали дымящихся оленей. Всюду стояли нарты, кое-где на снегу валялись сброшенные оленьи рога.

Анатолий бежал к ней.

— Фу, уморилась! — сказала Славка.

— Будем здесь ночевать. А завтра возьмем несколько новых упряжек и поедем в стадо.

— Далеко? — с опаской спросила Славка.

— Конь хороший — близко, конь плохой — далеко. Так в Забайкалье говорят. Стой! Да ты щеки отморозила! — закричал он и начал жесткой рукавицей тереть Славке щеки. — Черт возьми! Здорово отморозила!

А Славке было весело, и хорошо, и приятно оттого, что он тер ее лицо. Пускай отморозила, экая беда! До свадьбы заживет. И поняла Славка: началась для нее жизнь удивительная, новая, где каждый шаг — открытие, каждая минута — чудо.

— Больно?

— Нет, нет!

Звенят колокольцы, точно стылый воздух звенит, чакают чурбачки об оленьи копыта.

Под яркой луной сверкает снег, изрытый копытами, исполосованный черными тенями лиственниц. А сами лиственницы от инея белые. На снег падают ветвистые тени оленьих рогов.