Вячеслав Пьецух - Предсказание будущего

Хотя в его голосе было еще какое-то идольское выражение, точно он или шутит, или ему действительно наймется кого-то изрешетить. Значит, объявил этот мужик про налет, и у всех присутствующих душа, понятное дело, в пятки: обмерли все, боимся дышать. Тем временем двое других уголовников подходят к кассиру, наставляют на него револьверы, а который из них молоденький — говорит:

— Руки за голову!

Вы, наверное, не поверите, но кассир на него ноль внимания, фунт презрения. Мужичок это был, как сейчас помню, довольно немолодой, прямо будем говорить — старичок. И вот поди ж ты: такое самообладание под дулами револьверов! Но это еще что; он потом запер все ящички, а ключ положил в карман. И глядит, понимаете ли, на уголовников невинными глазами, как будто ничего особенного не случилось.

Молодой уголовник ему опять:

— Я же тебе сказал, гад, руки за голову!

А кассир в ответ:

— Может быть, еще и ноги за голову?

Тут эти два уголовника даже несколько растерялись. Который молодой от растерянности оглянулся на того, что стоял у двери, на пожилого, — видно, он был у них заводила. Пожилой подсказывает:

— Он, наверное, смерти не боится.

— Ты что, старый, смерти не боишься? — говорит за ним молодой.

Кассир отвечает:

— Смерти только сумасшедшие не боятся. Смерти я боюсь, это я вас, сукиных детей, не боюсь. Я же насквозь вижу, что вы за компания — измайловская шпана.

Тут молодой обиделся.

— Ты чего, — говорит, — старый хрен, выступаешь?! — И к пожилому — Хряк, чего он выступает?! Гад такой! Можно, я его замочу?

Заводила отрицательно помотал головой и сказал кассиру:

— Ты, старый, кончай тут вола тянуть. Тем более что на все про все нам остаются считанные минуты. По нашим подсчетам вот-вот менты будут тут.

— На этот предмет можете не беспокоиться, — говорит кассир. — У нас пятый день сигнализация не работает. Тем не менее имейте в виду, что народных денег вы не получите ни под каким видом. Я народные деньги буду отстаивать до последнего издыхания. Какие, понимаете, прохиндеи!..

Мы, то есть которые вкладчики, от этих слов, прямо будем говорить, немного оцепенели; мы такой отчаянной храбростью были прямо поражены. Ведь у кассира только и оставалась надежда на сигнализацию, а он откровенно признался, что она не работает пятый день!

Потом молоденький говорит:

— Я тебя, кассир, в последний, раз спрашиваю: отдашь деньги или нет?

Кассир:

— Даже не заикайтесь!

— А я говорю, отдашь!

— Ни за какие благополучия! Я врагам народа сроду не потакал.

Тут в разговор вступил пожилой.

— Ты, — говорит, — старик, отвечай за свои слова. Какие мы враги народа, мать твою так?! Мы, что ли, твои деньги берем? Мы деньги государственные берем. А у государства с этим делом довольно просто: сколько захочет, столько и напечатает. Так что про врагов народа ты немного загнул.

— Никак нет! — говорит кассир. — Именно что вы матерые враги народа, и я прямо удивляюсь, как вы дожили до сорокачетырехлетия Октября. Что же касается государственных денег, то это вредная демагогия, поскольку государство — это мы.

— Слушай, Хряк, — вступил молодой, — я предлагаю сворачивать эту бесплодную дискуссию. Я сейчас данного кассира все-таки пристрелю. Тем более что он обзывает нас последними словами!.. Его слушать, это надо иметь ангельское терпение!

Заводила сказал:

— Нет уж, давайте разберемся! Я не могу оставить этот вопрос открытым, я сейчас старикашку разоблачу. Ты, — говорит, — дед, в общем-то, нас неправильно понял. Если ты думаешь, что мы просто явились грабить твою сберкассу, ты глубоко ошибаешься. Скажу больше: мы вообще в завязке, а сберкассу пришли брать исключительно потому, что новые деньги вышли. Ведь интересно же, ты посуди: вышли новые деньги, а мы их еще в руках не держали…

Значит, кассир на эти слова ответил новым разоблачением, уголовники, в свою очередь, тоже начали чего-то там развивать — короче говоря, началась беседа, пожилой заводила даже свой пост оставил. Самое интересное — некоторые вкладчики тоже приняли в ней участие. Но я, это будем прямо говорить, потихонечку улизнул.

Уж не знаю, чем у них там закончилось, но на другой день я опять пришел вкладывать деньги на мотороллер, хотя уже и с опаской — не под закрытие, а под обеденный перерыв. Все тихо, спокойно. Нигде ничего не побито, плакаты висят на своих местах, финиковая пальма в кадке, народ толпится, кассы стучат, а мужественный старик пересчитывает купюры…

— Вообще это жуткое дело, сколько сейчас всякой нечисти развелось, — сказал Спиридонов. — Вот вы не поверите, но у нас на одиннадцатом этаже одно время жил настоящий шпион по фамилии Иванов. Весь подъезд знал, что он шпион, а ему хоть бы что!

— Наверное, он был не шпион, — предположила Зинаида Косых, — наверное, это его соседи оклеветали.

— Да нет же, самый настоящий шпион! Я один раз выносил ведро — у нас мусоропровод на лестничной клетке — и своими глазами видел, как к нему заходил связной. Связной говорит: «Арктика!» Иванов ему: «Антарктика!»

— И все-таки странно, что фамилия у него была Иванов, — заметила Малолеткова.

— Ну конечно, — откликнулся Лыков, — вы бы хотели, чтобы он жил в Текстильщиках под фамилией Резенфорд!

— Я одного не понимаю, — сказал Журавлев. — Чего органы-то смотрели?!

Спиридонов пожал плечами.

— А может быть, он был и не шпион, может быть, его действительно соседи оклеветали…

— Знаете, что я сейчас скажу?! — сказала Зинаида Косых, восторженно поблескивая глазами. — Совсем мы с вами, граждане, очумели! Зачем нам, спрашивается, бежать за сантехником, когда имеется телефон?! Снял трубку, набрал номер аварийной службы водопровода — и все дела!

— Действительно, товарищи, как это мы сразу не сообразили? — сказал Страхов и тронул свои очки.

— Это нас водопровод доконал, — сказал Зюзин. — В мирное время мы бы сразу сообразили.

Вслед за этим примечанием наступила короткая пауза, в течение которой все, пригорюнившись, похоже, подумывали о том, чем же в конце концов закончится история с наводнением. Впрочем, с потолка сеяло уже мелко, в двойном свете похоже на грибной дождь, но на полу вода стояла так высоко, что ножки стульев скрылись наполовину. В проходе плавали папки, какие-то серьезные бумаги, невесть откуда взявшийся окурок сигары, коробочка из-под скрепок, коробочка из-под чертежных перьев, чья-то пудреница, похожая на экзотического моллюска, а в районе шкафа с деловой перепиской покачивались на мелкой волне лыковские домашние тапочки, клетчатые, с помпоном.

— Слушай, Лыков, давно хочу тебя спросить, — сказал Спиридонов. — Почему ты носишь на работе домашние тапочки?

— У него подагра, — ответила за Лыкова на сострадательной ноте Зинаида Косых.