Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли

Майор положил Ольге руку на плечо, чтобы поддержать ее, но Ольга гневно дернула плечом и сбросила эту мерзкую руку. Судорога отвращения и гнева пробежала по всему ее телу.

— Дорогая фрейлен, — мягко и предупредительно сказал майор, — зачем вы смотрели? Надо было пройти мимо…

Ольга открыла глаза и с ненавистью поглядела на майора. У него хватает наглости давать ей советы! Это на кого же не смотреть? На своих! Это мимо чего же пройти? Мимо их страданий? Ах, если бы она могла здесь, на месте, убить этого проклятого фашиста! Сила проснулась вдруг в ней — буйная, неукротимая, неистощимая. Она покосилась на майора — при нем ли кобура? Сейчас она выхватит у него пистолет и выстрелит…

Но майор был без кобуры.

Майор выдержал полный ненависти взгляд Ольги, перехватил и косой ее взгляд.

— Фрейлен, — грустно сказал он, — я понимаю этот взрыв ярости. Я понимаю, какой лютой ненавистью вы сейчас кипите. Я уверен, что, если бы при вас был сейчас пистолет, вы застрелили бы меня на месте. Ах, фрейлен, фрейлен…

Майор примолк. Потом он сказал чуть слышно, для одной только Ольги:

— Фрейлен Ольга, я разделяю ваше негодование. Все мое существо протестует против бессмысленного зверства…

— А разве бывают и осмысленные зверства? — вызывающе спросила Ольга.

Майор опустил глаза.

— Все мое существо, фрейлен, протестует против всякого зверства. Я глубоко возмущен обращением с вашими пленными. На войне это недостойный поступок. Это поступок, недостойный воина. Это поступок, недостойный человека вообще. Мне стыдно перед вами, фрейлен…

Голос у майора задрожал. Скулы запылали. Челюсти сжались.

Ольга смотрела на майора. В чем дело? Быть может, ослепленная ненавистью, она не хочет увидеть в майоре обыкновенные человеческие черты? Быть может, он — обыкновенный человек, рожденный матерью и только одетый в гитлеровский мундир?

Майор глубоко вздохнул. Он хотел еще что-то сказать, но сдержался.

— Можете ли вы подняться, дорогая фрейлен? — ласково спросил майор. — Позвольте мне отвезти вас на моей машине?

Ольга встала. Она совершенно оправилась.

— Спасибо, — сухо ответила она. Я чувствую себя хорошо.

— Но… — начал было майор.

Ольга пошла прочь. Недостает только, чтобы он подвозил ее.

Майор пошел вслед за ней. Около машины Фогельзингера Ольга остановилась.

— Спасибо за помощь, — холодно сказала она.

Майор приложил руку к козырьку.

— Может, вы позволите мне все-таки подвезти вас? Я боюсь, как бы вам опять не стало дурно.

— Благодарю, — сказала Ольга, — я чувствую себя совсем хорошо. Прощайте!

— Всего хорошего, — покорно сказал майор. — Разрешите мне навестить вас завтра и справиться о вашем здоровье?

Ольга ничего не ответила.

— Я заеду к вам завтра! — сказал вслед ей майор.

Ольга оглянулась.

— Нет, — сказала она, — завтра меня не будет дома… Я… еду завтра за продуктами в деревню.

Ольга вовсе не собиралась ехать в деревню за продуктами. Она сразу придумала этот благовидный предлог, чтобы избежать посещения майора. Однако она тут же решила, что действительно надо поехать в деревню. Ида! Иду надо переправить в деревню. Надо найти возможность это сделать.

— На чем вы завтра думаете поехать в деревню? — спросил майор. — Мне завтра не нужна машина, я мог бы предложить ее вам.

— Благодарю вас, — сказала Ольга. — Меня подвезут.

— Простите, фрейлен, — сказал он с сожалением.

Вдруг Ольга остановилась. Майор стоял, глядя ей вслед. Он был печален и как будто пришиблен. Когда Ольга обернулась, он поспешил к ней:

— Вам что-нибудь нужно, фрейлен?

Ольга смотрела на майора. Желание кипело в ее груди. Внезапное, неожиданное, быть может опрометчивое, но неудержимое, непреодолимое желание. Оно овладело ею целиком. У нее даже дух захватило.

Майор ждал. Он следил за глазами Ольги, неожиданно засиявшими, живыми:

— Битте, фрейлен?

— Завтра я не успею поехать в деревню, — сказала Ольга, с трудом преодолевая волнение и едва сдерживая дрожь в голосе. — Если вы позволите, герр майор, завтра я сама приду к вам… поблагодарить вас. Простите, герр майор, за то, что я была так… резка. Мне стало нехорошо…

— О, пожалуйста! — Глаза майора засветились радостью. — Вы окажете мне, фрейлен, такую честь! В котором часу я могу ждать вас?

Мысль Ольги лихорадочно работала. Она напрягала всю свою память. В котором часу Москва передает сообщения Советского Информационного бюро? Боже мой, как давно слушала Ольга сообщения Советского Информационного бюро! Завтра она опять услышит! Она пойдет к майору. Она не может не пойти. Она должна услышать, собственными ушами должна услышать сообщение Советского Информационного бюро. Ольга наконец вспомнила: в двенадцать, в два, в четыре, в семь… Но в семь по городу уже нельзя ходить…

— Если вам удобно, я приду после трех?

— Отлично, — сказал майор, — в три часа я всегда дома. Я с нетерпением буду вас ждать!

Она должна была поторопиться, потому что вдруг заулыбалась весело и радостно и никак не могла сдержать свою улыбку.

Ольга шла улыбаясь, — давно уже не ходила она улыбаясь, — но ведь завтра она снова услышит Москву! Она шла легким и скорым шагом. Потом взбежала по лестнице на свой этаж и даже не почувствовала, что ноги у нее опухли от голода, что сердце ослабело. Она даже не запыхалась, только в висках у нее стучало. Завтра она снова услышит голос Москвы! Громко и весело постучала она в дверь.

Ей открыл Пахол, не Валя. Он был дома в такую раннюю пору.

Ольга похолодела. Вся веселость, все одушевление сразу пропали.

— Они… приходили?.. Ида?.. Что с детьми?

— Нет, панна Ольга, дома все благополучно…

— Что же случилось, Ян? На вас лица нет. Что-нибудь случилось в городе?

— Нет, панна Ольга, — едва слышно сказал Пахол, — с вашего позволения, на этот раз беда стряслась надо мной…

Ольга схватила Пахола за руку и потащила его в комнату к свету.

— В чем дело, Ян? Я вижу, случилось какое-то страшное несчастье.

Пахол смотрел в землю.

— Случилось в самом деле страшное несчастье, панна Ольга. Об этом не хотелось думать. Но, видно, так было суждено, и так оно и случилось…

— Не мучьте же, Ян! Скажите!

Пахол поднял голову. На губах у него блуждала виноватая, страдальческая улыбка.

— Я получил направление, панна Ольга…

Ольга не поняла.

— Меня мобилизовали. Я получил назначение в армию, на фронт.

— На фронт, Ян?

— На фронт. И не в какой-нибудь штаб, а прямо в батальон. Я буду возить командира батальона.

Ольга молчала. Пахол криво улыбнулся.

— У камрада Гитлера, видно, вовсе не стало солдат. Он мобилизует хромых. Правда, хромота не мешает управлять машиной. Но камрад Гитлер допускает в армию чеха. Правда, без оружия, только шофером. Но…