Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките

Он устал, устал от ожидания, от того, что будет, от счастья и слез, что он уже пережил, когда думал об этом. Он знал, как все будет, но устал, и идти ему не хотелось.

Он не торопился делать последнего шага — а вдруг что-то будет не так, как ему представлялось. И ему хотелось просто вот так стоять и глядеть на город. Вот он — рукой подать. Вот оно все, о чем мечталось все трудные дни тундры.

Он стоял, смотрел на веселые огни, был счастлив ожиданием и не торопился.

Аникей Марков стоял у доски объявлений в коридоре, курил, ожидая, пока начальник освободится. Читал параграфы приказов, про себя не нашел ничего. «Это уже хорошо», — подумал он.

К нему подошел главный бухгалтер экспедиции, тоже заядлый курильщик.

— Ну-с, — спросил он, — не прикидывали, во что обойдутся вам ваши кони?

— Наши? — спросил Аникей.

— Ваши… — ответил бухгалтер.

«Тут уже все знают, — подумал Аникей. — Ну да! Дед-то вернулся давно! Конечно…»

— Так получилось, — вздохнул Аникей.

— Акты есть?

— Какие акты? Может, в поле печать с собой брать? — начал раздражаться Аникей.

— Нужны бумаги, подтверждающие гибель животных по не зависящим от вас обстоятельствам, — сказал бухгалтер.

— А без бумаг, выходит, сам я пустил их в расход, да?

— Нет… но ведь знаете, на суде могут найти статью о преступной халатности или разбазаривании казенного имущества… По-всякому можно.

— На каком суде? О чем вы говорите?!

— А вы думаете, если мы сделаем на вас начет в такой… ого-го! — сумме, вы не будете жаловаться?

— Гм, — замычал Аникей. — Или я отупел в поле, или совсем ничего не понимаю. У меня до сих пор в ушах звенят колокольца.

— Какие колокольца?

— Колокольчики. Вы давно в экспедиции? — спросил Аникей.

— Нет. Я работал на приисках.

— Вот и видно. Не полевик…

— Не скажите. Специфику поля я знаю. А закон, он всюду закон. Фотографии павших коней есть?

— Фотоаппарата в поле не было, — ответил Аникей. — Не до пейзажей.

— Ну, могли бы взять уши…

— Что?

— Отрезать у лошадей уши… Вещественное доказательство. Когда-то очень давно так поступали, а то ведь мало ли куда лошадей можно деть…

— Вы с ума сошли! — заорал Аникей. — Вы можете у лошади, даже мертвой, отрезать уши?! Вы что!

— Не кричите на меня. Я все же вас старше. Я вам советую по существу.

— Ладно, разберемся, — Аникей махнул рукой, бросил сигарету и пошел к начальнику.

— Теперь все, Аникей Фролович, отдыхайте, — сказал начальник. — А то на вас лица нет. Три дня после поля положен отдых. Пользуйтесь. А вертолет к вам мы пошлем завтра же. Хорошие вы принесли вести. Защитите полевой отчет, будете именинниками…

— Хорошо-то хорошо, — начал Аникей. — Да с бухгалтером мы плохо поговорили…

— Бухгалтер должен быть занудой. Не удивляйтесь. Напишите рапорт о лошадях. Большую подробную объяснительную. Спишем. В соседней экспедиции комиссия работает — там геолог в реке погиб, дожди сильные шли, а вы говорите — лошади… Пишите рапорт и отдыхайте. Город ваш, три дня на разграбление… — начальник засмеялся.

— Меня только завтра проавансируют, — сказал Аникей.

— А-а, — понял начальник, — у нас была сегодня зарплата.

Он вытащил из кармана деньги, отсчитал три красненьких.

— Хватит до завтра?

— Нет, — сказал Аникей.

Начальник отделил еще две.

— Хватит, — сказал Аникей. — Спасибо. Дайте, пожалуйста, радиограмму нашим о моем прибытии.

— Это мы сделаем прямо сейчас, — сказал начальник и протянул Аникею руку, — всего доброго.

Аникей помыкался по комнатам, экспедиции, они были почти пусты: никто еще с поля не вернулся. Потоптавшись у радиостанции, толкнул дверь.

— Личные принимаешь? — спросил Аникей.

— Куда?

— В Ольховку.

— Пиши — Радист протянул ему бланк радиограммы. — Что там такое с Ольховкой? Ты Маркова такого, случайно, не знаешь?

— Знаю, — похолодел Аникей.

— Вот… три радио ему оттуда…

Аникей схватил листки, начал читать, засмеялся, сгреб со стола пачку пустых бланков и, счастливый, выскочил из комнаты.

— Эй, парень, расписаться надо! — крикнул ему вдогонку радист. Улыбнулся, покачал головой.

«Все они с поля поначалу немножко того», — подумал радист.

Если бы в ту новогоднюю ночь удалось посмотреть на поселок со стороны Северного полюса, то можно было бы увидеть всего несколько десятков огоньков — светились маленькие окна маленьких домишек, уличные лампочки над каждым крыльцом, два прожектора над полярной станцией, один прожектор над сараем гидробазы и изредка вспыхивающие на короткое время огни фальшфейеров, которыми веселые люди заменяли на улице новогоднюю иллюминацию, да еще прочерки разноцветных ракет, то и дело с шипением взлетающих в небо в разных концах поселка.

Накануне сторож гидробазовского имущества Антоша Машкин рисовал елку. А до этой злополучной елки весь год лоцмейстерско-гидрографический отряд базы и его промерная партия, в составе которой работал инженер Машкин, обследовали акваторию острова, вели топогеодезические и водомерные наблюдения, промеры глубин со льда с помощью бурстанка, установленного на вездеходе, вносили соответствующие коррективы в крупномасштабную карту шельфа и выполняли много других работ, связанных с навигацией в этом труднодоступном районе Арктики.

Работы закончились. Гидрографические суда ушли на юг. Партия сворачивалась. Все двенадцать человек ее собирались на материк. Кому-то одному надо было остаться на всю долгую полярную зиму, чтобы следить за имуществом и другим сложным хозяйством экспедиции.

Конечно, никто на Острове не похитил бы вездеход, трактор, домик мехмастерской, два балка, электростанцию, крохотную столовую на шесть посадочных мест, где обедали в две смены, баню и склад ГСМ, но порядок есть порядок, и инструкция в морских ведомствах всегда соблюдается до последней буквы.

Гидрографы стосковались в столь долгом отсутствии по детям, по женам, по теплу семейного очага, и добрейший Антоша Машкин понимал, что ему, единственному холостяку, нет никакого резона менять зимовку на Острове, прекрасную охоту и независимый образ жизни на общежитие в Поселке Городского Типа и ежедневный выход на работу к девяти ноль-ноль.