Альберт Мифтахутдинов - Очень маленький земной шар

Памятник давно растаял в тумане.

Здесь редко бывают люди. Разве что зимой охотник на нарте промчится по берегу или проплывет байдара. Чукчи выйдут на берег, разожгут костер, почаюют, вспомнят дела очень давних дней. И пойдут дальше, у каждого свое дело. А у подножья памятника появятся несколько новых камней, свежие кирпичики дерна, стреляные гильзы — это в обычае тундры салютовать оставшимся тут навсегда. Другие путники будут разжигать огонь на старых кострищах, сжигать оставленный плавник и думать о людях, чей путь закончился тут, у памятника, и о тех, кто ушел дальше, и о своем пути, который тоже кончится, хотя и не знаешь где.

Избушка появляется совсем неожиданно. Это стойбище. Уваргин. Единственная избушка — все стойбище. Отсюда будет наш последний бросок на Биллингс.

Вокруг избушки огромные лохматые псы. Они приоткрывают глаза. И только один (наверное, дежурный) для порядка пару раз подал голос.

Встречают нас старики Лелекай и Питычи. Хозяин избушки — Питычи. У него пять дочерей. Старшая — в Марково, остальные — здесь. По-русски старики не говорят. Но Виталий отважно ведет диалог на смеси чукотского, эскимосского, английского, еле-еле русского, звучит несколько японских слов, все жестикулируют. От этого своеобразного эсперанто все вспотели. Я бросаю беседующих и захожу в избушку.

Избушка по типу охотничьих. Сначала — сени, где хранят утварь, пережидают пургу собаки, лежит добыча. Несколько ступеней ведут вверх, к двери. Открыв ее и согнувшись, вы проникаете в помещение с низким потолком и печью.

Тут много народу. Хозяйка хлопочет у печи. Остальные спят.

В избушке появляется девушка и тут же, взяв нож, скрывается.

— Как ее зовут?

— Людакай, — отвечает хозяйка дома и, улыбаясь, поясняет: — Людмила.

Я беру фотоаппарат и выскакиваю на улицу. Мне очень хочется сделать фото красивейшей девушки Биллингского побережья.

Представьте себе стройное черноглазое создание с очень тонким лицом, распущенными длинными волосами, пятнадцать лет, румянец смущения, красивый меховой керкер, голые руки и нож.

Вот она разделывает нерпу… Сколько изящества в этой неотделимости от природы, от земли и океана, в этом непередаваемом естестве!

А на улице тяжелый туман, а у меня пленка небольшой чувствительности, и фото выйдет хуже некуда… Я огорчен.

Инталий и Питычи сияют. Они все же договорились на местном эсперанто, и Питычи приглашает Виталия в дом. Едва Виталий протиснулся в тесную комнатку, как начались ахи, охи, объятия. Человек, спавший на полу, оказался его давнишним приятелем, руководителем районной сельхозгруппы. Он идет в тундру искать стада, поскольку точного расположения их не знает и данные о ходе летовки не поступали.

Николай Григорьевич (так его зовут) угощает нас лососем, маслом, сахаром (!), хлебом (!). Хозяйка подает нерпу в двух видах и чай. Мы выкладываем содержимое НЗ — весь наш шоколад.

Николай собирается в путь. Мы даем ему мясные кубики.

Он оставляет нам сахар и полбуханки хлеба.

Эти обмены продуктами всегда трогательны. В тундре заботятся друг о друге. Мы предлагаем ему компас, но он говорит, что знает дорогу и в радиусе тридцати — сорока километров не заблудится, речки знакомые, а там посмотрит. Идет без палатки и спального мешка. Рискованно.

Мы провожаем Николая, а сами идем заканчивать трапезу. Нам надо выспаться, а потом идти на запад. Последний переход. Питычи советует обойти лагуну у стойбища, а не плыть через протоку. Переводит Люда, говорит тихо, и только суть. Улавливаем знакомое «камака».

— Последняя переправа, постараемся… Эвугье тоже говорил «камака»…

— Эвугье? — спрашивает Питычи.

— Ну да, тот, что живет через реку от Энмакая, стойбища Алитета… Питычи знает Алитета?

— Алитет… мой отец!

— ?!

Все остальное — материал для отдельного повествования; Питычи — последний сын Алитета. Когда мы пришли в Биллингс, радио передало интересное сообщение. Лучший охотник побережья Питычи награжден медалью «За трудовую доблесть».

Избушку Питычи мы покинули только на следующий день. Поскольку нам идти до поселка тридцать пять — сорок километров, оставили старику все свои охотничьи припасы — патроны, порох, дробь. Он был очень рад, да и мы тоже: ведь рюкзаки-то облегчились. Старик проводил нас до самой лагуны. Мы обещали когда-нибудь еще раз побывать у него в гостях с хорошей фотопленкой, и в такое время, когда не будет этого чертовского тумана. А все остальное будет, как и сейчас, — гостеприимный Питычи и красавица Людмила.

Мы шли всю ночь и в Биллингс пришли днем. Светило солнце. Такого солнца мы не видели ни разу за все дни похода. Говорили, что это мы принесли его на мушке карабина. Большое солнце. Жарко было даже на берегу покрытого льдом океана.

Поселок напоминает небольшой латиноамериканский городок во время традиционного путча. Со всех домов неслись выстрелы. Жители сидели на крыльцах своих домов и стреляли. Стреляли они в уток. Это здешняя манера охотиться. Зачем идти куда-то, когда уток больше, чем комаров, они стаями летят над домами, бесконечный днем и ночью перелет. Направь ствол в небо — попадешь в птицу. Осенний сезон — содрогнись сердце материковского охотника, сидящего в закрадке, мерзнущего в болотной тумане, изобретавшего манки, гудки и резиновые птичьи манекены; охотника, щедрого на добрые веселые рассказы о постоянной удаче, ведь только на Чукотке можно встретить охотника, говорящего правду, а это, согласитесь, забвение всех охотничьих традиций!

Мы зашли в поселковый магазин, взяли десять банок сгущенного молока, пять громадных буханок свежего белого хлеба. Продавщица ничему не удивилась, рассказала, где гостиница и столовая.

Чистые постели гостиницы убивали последние остатки воли. Но ночь мы разожгли, а на крыльцо какой-то аноним бросил нам пять уток, помахал рукой и ушел стрелять на берег.

Мы подсчитали дни нашего пути. Пришли на день раньше, чем планировали. Мы успели — проснулись на следующее утро от белизны, режущей глаза. Снег. Всю ночь, пока мы спали, шел снег. Большими мокрыми хлопьями. Опоздай на сутки — месили бы мы его сейчас своими сапогами.

Что с К.? Ведь договаривались же, что он даст на Биллингс телеграмму!

Нам вручили много телеграмм на почте, но от К. ничего не было.

Оставалась одна надежда на Петра Вакуленко, заместителя председателя колхоза, моего давнишнего приятеля.

«Радиограмма Рыркайпий колхоз Вакуленко. На левом берегу Куэквуня третий член нашей экспедиции решил остаться у Таеургина тчк известий нет тчк шли вездеход розыски зпт результат телеграфируй».

Мы ждали ответа еще день.