Виктор Московкин - Потомок седьмой тысячи

Для Большой мануфактуры эта многим еще непонятная угроза стала неприятной реальностью после того, как дошли известия о банкротстве крупнейшего закупщика фабричных изделий — торгового дома Иконникова. Фирма пользовалась неограниченным кредитом и к моменту своего краха оказалась должна крупные суммы.

Из Москвы от Карзинкина пришло спешное указание — резко ограничить кредит, отпускать товар только по оплаченным счетам.

Последствия такого указания сказались скоро: за несколько месяцев на фабричных складах накопилось более двадцати тысяч пудов пряжи и миткаля, идущего на выработку ситцев. Интересуясь делами на других фабриках, с которыми Большая мануфактура имела сношение, Грязнов видел, что и там происходит то же самое. Море непроданных товаров захлестывало текстильные фабрики.

Медлить было нельзя, кризис надвигался неумолимо. И тогда текстильные магнаты московского и петербургского районов собрались на совещание. По предложению владельца Кренгольмской мануфактуры барона Корфа, чтобы не допустить резкого падения цен, решено было временно сократить текстильное производство на всех фабриках.

Сразу после совещания Карзинкин запросил Грязнова, какой путь лучше выбрать для сокращения работ.

Можно было сократить производство, уволив часть рабочих, но это могло привести к нежелательным результатам — длительной забастовочной борьбе. Для Большой мануфактуры такое решение не подходило еще и потому, что население фабричной слободки, удаленное от города, от промышленных предприятий, не нашло бы для себя занятий.

Рабочие в своих требованиях все время добиваются восьмичасового дня. Но сократить рабочий день — значило бы, что, когда кризис пройдет, удлинить его снова без осложнений не удастся. Кроме того, рабочие требуют восьмичасового дня с сохранением прежнего жалования. Значит, и этот путь не годится.

И тогда Грязное пришел к выводу, что в рабочей неделе надо сделать еще один праздничный день. Здесь два выигрыша: у рабочих будет даже меньше, чем восьмичасовой день, и фабрика сократит расход заработной платы — кто осмелится требовать жалования за праздничный день?

А если рабочим придется тяжеловато, то что ж, такое уж трудное время…

Сидя в своем кабинете, Грязнов обдумывал ответ владельцу фабрики, когда вдруг появился конторщик Лихачев. Павел Константинович был взволнован: в ткацком отделении женщины остановили станки и требуют директора для объяснения.

— Да за что же тебе, старому хомяку, деньги-то я должна давать, отрывать от себя кровную копейку, прикармливать тебя? Али ты богом вознесенный надо мной? Вот тебе шиш, колченогий дьявол!

Марья Паутова, баба бойкая на язык, злая, так и наскакивала на усмехающегося Топленинова. Другие мужики прислушивались, тоже были веселы, никак не предполагая, чем кончится эта стычка.

— Ну-ка, иди сюда, Крутов, — кричала не на шутку разозлившаяся Марья. — Ты ведь грамотей. Растолкуй, с какой стати семь процентов моего заработка ему отдают? Он ткач, так и я ткачиха, одну работу делаем. Справедливо разве?

— А разве не справедливо? — поддразнил женщину Топленинов. — Ног если не потяну, тебе хуже придется. В мужиках для баб сила должна быть. Вот начальство, заботясь, и решило, чтобы вы нас подкармливали. Поэтому отчисление нам сделано. На кормежку, на то, чтобы мы силу мужскую не теряли.

— Посмотрите на него, кобеля ободранного, — под хохот мужиков возмущенно ответствовала Марья. — И то, хоть бы на пользу шло, — на водке все прожрешь в первой казенке.

— И в водке пользительность, Марья, и шуметь тебе нечего. А то расхорохорилась… Было так и будет.

— А это видал? — Марья вытянула к носу опешившего рабочего сухой кулак. — Бросай, бабы, станки, справедливость искать станем.

— Правильно, тетка Марья, — поддержал ее Артем, находившийся тут же. — Несправедливо отдавать от своего жалованья мужикам копейки. Коли делают лучше и больше, пусть им хозяин и доплачивает из своего кармана.

— А я что говорю, — обрадованная поддержкой, возвестила Марья. И опять к Топленинову: — Надсмехается, прохвост!

Спор этот произошел в ткацком отделении в конце рабочего дня. Исстари введено было: хотя и на той же работе, а женщины и подростки получали меньше мужчин. Конторщики, делавшие расчет, не скрывали, что мужская прибавка идет за счет убавления заработка женщин. Все это знали и свыклись. И вот сегодня взбунтовалась Марья Паутова.

Послали за Грязновым. Когда он пришел, в отделении стояла тишина — остановили станки и мужчины. Кое-кто сидел на подоконниках, другие просто у стен на корточках.

Женщины стояли густой толпой отдельно.

Выслушав, в чем дело, Грязнов глазом не моргнул — заверил женщин, что их требования справедливы, если мужчины не будут против, он сделает распоряжение о прекращении отчислений.

Грязнов мгновенно сообразил, что ткачи на это ни за что не согласятся, произойдет ссора, которая приведет к останову отделения, хотя бы на несколько дней, даже может вылиться в длительную забастовку. В настоящее время забастовка, если и нежелательна, как все забастовки, то и не страшна, даже отвечает интересам владельца. Как он и ожидал, слова его возмутили ткачей. Начавший шутливую ссору с Марьей Паутовой, не ожидавший такого поворота событий, старший рабочий Топленинов выкрикнул Грязнову:

— Не пойдет так, господин директор! Женщин вы уговаривайте, как хотите, а нас не замайте!

— Они начали, с ними и разговор ведите, — поддержали его другие.

В другое время Грязнов, как он умел, нашел бы нужные слова, которые удовлетворили бы рабочих, здесь он просто пожал плечами.

— Дело ваше, господа. В столь трудное время никаких прибавок фабричная контора сделать не может. Как вы договоритесь, так и будет. Сообщите в контору, к чему вы придете.

— На старых условиях мы работать не будем, — заявила от имени женщин Марья Паутова.

— Хорошо, вы будете получать сполна, — заверил ее Грязнов и, криво усмехнувшись, добавил: — Мужчины, если они истинные рыцари, согласятся на это.

— Не шутите так, господин директор, — мрачно сказал Топленинов. — Это у вас богачества не занимать, нам каждая копейка дорога.

— Всю жизнь издеваются над рабочим человеком!

— Ему-то что, рожа от сытости лопается.

— Шабаш! Кончай работу!

Толпа угрожающе зашевелилась, однако это не смутило директора. Перекрывая возгласы рабочих, Грязнов громко объявил:

— Господа, до шести вечера я к вашим услугам!

И спокойно, постукивая тросточкой по цементному полу, направился к выходу.

Артем и Родион Журавлев стояли у конторы и читали объявление, вывешенное Лихачевым. Тут же грудились и другие — расспрашивали: что там, о чем прописано?