Виктор Московкин - Потомок седьмой тысячи

— Э-э, гуляют, — презрительно отмахнулся Егор. — К Прокопию племянник из деревни прикатил. Не иначе Денег просить. Зачем больше ходят племянники? — И опять малышам: — Картошка летает?

— Не, — дружно тянут те, — не летает…

— Да уж, конечно, племянники только затем и ходят.

Так и ушла Марья ни с чем, поняла — не велено мальчишкам никого пускать. Но зато от нее по всей казарме пошло — выборные что-то решают.

Слух об этом дошел до хожалого. Крадущейся походкой подкатил он к каморке.

— Здесь, что ли, Василий? — спросил Егора и потянулся через ребят к дверной ручке.

— Нету его, — неприязненно ответил Егор, вставая на пути хожалого. — Чего тебе?

— Ты как, пащенок, со старшими говоришь? — взбеленился Коптелов. — Ну-ка, отдайся, пожалуюсь отцу за твою грубость. — И попытался оттолкнуть мальчишку.

Егор моргнул Ваське. Нажал на хожалого — отпихнули. Потом негромко свистнул, чтоб насторожились в каморке.

Коптелов, опомнившись, снова ринулся к двери.

— Драться, бусурман! А ну, позови отца, жаловаться буду!

На шум вышел Василий. Посмотрел на Коптелова, посмотрел на Егора.

— Чего тебе, служивый? — осведомился у хожалого.

— Ты кого вырастил? Разбойника! Бусурмана! Чуть не убил меня…

Василию некстати скандал у каморки. Стали подходить любопытные.

— А вот я его за грубость, — сказал и отвесил легкую затрещину сыну.

— Так, так, — злорадно приговаривал хожалый. — Вишь, какие длинные руки отрастил…

— Что, служивый, хотел-то? — опять спросил Василий.

— Да ничего особенного. Шел мимо, дай думаю, загляну, покумекаю с Василием. Ан нету тебя дома, здесь, говорят. Чай, не первый год знакомы, есть о чем поговорить.

— Завтра заглядывай. Сегодня настроения нет вести с тобой разговор. Поустал я… Ну, будь здоров!

Пожал Коптелову руку. Тому ничего не оставалось, кроме как уйти. Василий вернулся в каморку.

— Тогда так и порешим, — сказал он, возвращаясь к прерванной беседе. — За час до конца смены выведем прядильщиков к конторе. И будем пытаться остановить ткачей. К этому времени подойдет встречная смена…

Спросили Прокопия о ткачах. Тот неуверенно пожал плечами.

— Поднять не просто. Ткачей не затронули. Каждый прежде оглянется, подумает: «Уйдут от станков другие, тогда и я». Так и станут пережидать друг друга.

— Насильно остановим! Эка невидаль, — не задумываясь, объявил Фомичев.

Федор приглядывался к нему, неодобрительно думал: «У него все легко и просто». Не вытерпел, сказал, обращаясь к Василию:

— Хоть ты убеди его… Мы сейчас не бунт затеваем, где главное — круши и ломай. Надо, чтобы все поняли: не будем поддерживать друг друга — пропадем.

Договорились обо всем, но уходить не спешили. Завтрашний день пугал неизвестностью,

Утром Федор снова заступил на дежурство в котельную. Ночной рабочий, увидев его, облегченно поднялся.

— Не ночь, а мука, — сказал устало. — Вздремнуть не пришлось, все ждал, что затопит.

Пол был влажный от подступавшей воды. От двери до верстака дежурный перекинул широкую доску — он был в валенках.

— Стала прибывать с вечера… Оставайся, а я зайду к Денту, предупрежу его.

Примерно через час появился механик. Прищелкнул языком, оглядывая котельную.

— Ай, ай, ничего не поделаешь. Паровая машина — большие деньги. Работать нельзя. Выключать…

— Как выключать? — опешил Федор.

Выключи сейчас котельную, остановится все левое крыло фабрики, где находится прядильное отделение. Случись это перед концом смены, Федор с готовностью выполнил бы указание механика. Но остановить утром, когда остальная фабрика продолжает работать, — такое не входило в расчеты. Прядильщики если и пойдут к конторе, то останутся совершенно одни: вторая смена отдыхает, ткачей не заставишь уйти от станков в разгар работы.

— Вы много медлите, мастер Крутов… Я приказал выполнять.

Делать нечего, пришлось остановить паровую машину. Дент, велев оставаться в котельной, неторопливо удалился.

Федор вышел на улицу. С крыши за шиворот попала крупная холодная капля, поползла по спине. Он поежился, поднял голову. По небу неслись облака, чуть не задевая фабричные трубы, воздух был сырой, с запахом прели… Федор попытался представить, что творится сейчас в замолкнувшем крыле. Рабочие переглядываются: что бы это значило? Но всего больше недоумевают Фомичев и Дерин…

По двору, не замечая луж, быстро приближался Грязнов. Федор, побежав было в прядильное отделение, свернул ему навстречу.

— Что случилось? — встревоженно спросил инженер и, не ожидая ответа, побежал в котельную.

Тревога спала с его лица.

— Работать еще можно, — сказал он. — Кто распорядился остановить?

— До вас Дент приходил. Он и велел.

— В конце концов можно установить насос для откачки воды. Ничего пока страшного нет. Почему он так решил?

— Это надо спросить у механика, — ответил Федор. Мелькнуло: «Дент специально остановил машину, зная, что Грязнов сейчас за управляющего. Пусть, мол, расхлебывает. Дерутся петухи… Сейчас инженер распорядится пустить котельную и, пожалуй, так будет лучше. Меньше риска для прядильщиков…»

— Прикажете включить?

Грязнов ответил не сразу. Стоял, сжав губы, в глазах зажегся бесовский огонек.

— Нет, не стоит, — проговорил он. — Главный механик знает, что делает…

— Вот те раз! — вырвалось у Федора.

Оставаться в котельной не было смысла. И он следом за Грязновым побежал в фабрику.

У дверей кабинета Грязнова ждал табельщик Егорычев. В обычное время инженер прошел бы мимо, не соизволив ответить на приветствие, — ему был неприятен этот любитель бабьих юбок. А тут, открыв дверь, пропустил Егорычева вперед. Табельщик сообщил, что прядильщики, не дождавшись, когда снова пустят котельную, собираются всем скопом идти к конторе требовать старых расценок.

Не успел еще Грязнов переговорить с ним, вбежал мастер ткацкого отделения и торопливо доложил, что прядильщики ворвались в новый корпус и уговаривают ткачей прекратить работу; у тех, кто не соглашается, насильно останавливают станки, рвут основы.

Грязнов вспылил:

— А вы на что? Почему допустили мерзавцев? Почему позволяете безобразничать?

Мастер растерянно топтался перед ним.

— Возьмите фабричных полицейских чинов и арестовывайте всех посторонних, кто появится в ткацкой. Через двадцать минут чтобы все было сделано.

Мастер ушел, а уж Лихачев встревоженно поведал, что под окнами конторы собирается толпа. Хожалые, что толкаются среди мастеровых, доносят — рабочие настроены решительно.

— Бог даст, пронесет, — выслушав конторщика, сказал Грязнов. — Свяжитесь с канцелярией губернатора и доложите, что делается на фабрике. И еще передайте, чтобы во всех отделениях сняли новые расценки. Старые пока не вывешивать.