Медеу Сарсекеев - Клад

В Казыбеке крепло желание побороться за свою супругу, не дать ей погрузиться в болото накопительства окончательно.

— Меруерт! — сказал он ей, прервав слишком уж долгое их молчание, похожее на отчуждение. — Тебе ведь скучно там, в библиотеке? Вокруг технические книги. Ни одна из них не доступна тебе. Даже в названиях ты путаешься. Я думаю: работа с книгами не для тебя. Ты способна на большее. Прекрасно пела!.. Неужто это дарование угасло в тебе? А сейчас мы даже дома так редко слышим твой голос… Сколько человеческих душ облагородила бы твоя песня, а руки твои наполнили бы мелодичными звуками классную комнату, если бы ты, скажем, обучала малышей музыке? Или давала уроки в школе… Меруерт, пойми меня, славная женушка ты моя! Не сопромат или справочник редкий от тебя мне нужен, а служение прекрасному. Ты ведь сама не знаешь, кто ты есть на самом деле! Во всяком случае, не маклер заложен в тебе природой, не подворотной доставалой дефицитных тряпок ты пришла в этот мир!..

Кажется, что-то дошло до сознания женщины. Возможно, лишь то, что говорил обо всем этом Казыбек просительно, участливо и даже нежно. Плечи Меруерт вздрогнули, она смахнула с глаза слезинку.

— Поздно, Казыбек, поздно… Я уже сама боюсь прикоснуться к инструменту. Все кажется фальшивым, все! Даже люди твоего круга, — одни спины не разгибают, а другие гребут в обе руки…

— Да нет же, не поздно! — уверял муж. — Поверь мне, Меруерт, ты такая же хорошая, как и прежде! И руки у тебя — музыкальные! Только они немного отвыкли от большого дела, отошли… Тут я виноват.

— Чтобы учить других, надо много знать самому, — продолжала она защищаться. — Мать троих детей — студентка! Где ты такую встречал?

— С двумя детьми студентов встречал, и не раз! Наверное, есть и с тремя, заочницы. Разве учение — позор, даже для старого человека? А ты у меня еще девушка лицом.

Обороняясь, она наступала:

— Признайся — тебе стыдно, что имеешь жену без диплома?

Казыбек впадал в отчаяние:

— Ну, это у тебя уже чисто бабье! Сказка про белого бычка.

В другой раз он пытался возвратиться в прошлое, тронуть душу воспоминаниями.

— Было время, когда мы с тобою дома разговаривали о новых фильмах, читали попеременно вслух интересную книгу. Сегодня стыдимся поделиться впечатлениями об услышанной по радио музыке, о концерте известного солиста… Почему? Ты задумывалась о таких переменах? Ты — друг мне, самый близкий человек. Совсем не спрашиваешь, как прошел мой день на службе, с кем я заодно в своих помыслах, с кем воюю и за что? Какие исповедую истины? Не ради зарплаты только или престижа своего спешил я на родину… Волнуюсь, преодолеваю и сейчас всякие сложности и помехи… Получить эти деньги я мог бы и в другом месте, побольше нынешних. Но я не меняю убеждений, не собираюсь избирать другую профессию. И очень хочу, чтобы ты меня понимала в моих порывах к лучшему… Хочу, чтобы ты делила со мною не только постель и кухню. Вот почему не будет мне стыдно, если моя жена станет опять студенткой, обратит свой взор к чему-то большому и светлому. Хочешь, я сам пойду учиться? Сяду рядом с тобою, будем слушать лекции вместе, готовиться к экзаменам… Я готов и на это ради тебя, Меруерт!

Меруерт долго молчала. Казыбеку уже показалось, что она не поняла его слов или не разобралась в сути разговора. Наступившая тишина все больше обретала приметы затишья перед грозой. Лицо Меруерт оцепенело, превратилось в бескровную маску от едва сдерживаемого гнева. Женщина умела обуздать свои чувства, не дать им разрастись в скандал. Так случалось не однажды. Случай в Алжире многому научил их обоих. На этот раз ей не удалось сбить в себе волну нарастающего протеста.

— Ты отдаешь себе отчет в обвинениях, брошенных мне походя? Разве я девочка на распутье, не ведаю, где правая, где левая сторона? Ты видишь во мне прислугу, не больше… И тебе вдруг стало обидно, что связал свою жизнь с такой матрехой. Тебе скучно со мною, Казыбек, признайся? Ради того, чтобы в ящике стола прибавилось еще одним дипломом, ты готов снова превратиться в холостяка, бегать с судком по столовым, с узлами по прачечным, перебиваться в грязном белье… А ведь когда-то мечтал о сыне, затем о сестренке для него. Неужто успел все это выбросить из головы, перечеркнуть в душе, как ошибку молодых лет? И появление на свет детей, и первый лепет Назкена… А я в твоих глазах превратилась в домохозяйку, в прислугу, черт знает во что, чему нет названия. Тебе в вечных разъездах не пришлось видеть, как я отогревала малышей своим дыханием, когда заболеют, не спала ночей, делая им компрессы, отпаивая горячим молоком, носилась по врачам, завернув в теплое одеяло. Да, ты искал в горах свое счастье. Мы-то думали: не для себя только, и о нас вспомнишь, взлетев под небеса… Что творится дома, тебя особенно не волновало. Была уверенность: есть прилежная, послушная, безропотная жена… Дети ухожены, тылы обеспечены… Ты убивал меня словом. Как-то заскочил на ночь, выспавшись, увидел утром на пороге комнаты сына, спросил удивленно: «У нас уже взрослый сын? Когда это случилось? Сколько ему лет сейчас?»

Я смеялась в ту минуту, а сердце обливалось слезами. Бремя семьи несла за двоих. Конечно, я была дурой, когда оставила институт. Надо бы подождать с детьми, как поступали другие. Самое трудное, что отбирает здоровье и старит женщину, отложить на потом, стать во всем расчетливой. А я забыла о себе, не замечала ни подруг, ни родни, была ослеплена любовью… И вот — награда! Конечно же я отстала, омещанилась, превратилась в ненужную вещь в доме, мозолящую глаза. О меня только спотыкаются. А кто виноват? Выходит, я одна, потому что не могла постоять за себя вовремя. Так мне и надо!

Голос Меруерт дрогнул, она сделала какое-то глотательное движение и посмотрела на дверь.

— Меруерт! — Взволнованный Казыбек поднялся со стула, шагнул к ней. — Зачем ты так? Ты же знаешь…

— Знаю, знаю! — она с силой отвела его руки, почти оттолкнула. — Пропали мои надежды на сцену, на уроки в школе… Ты уверял, что все это временно, так надо, вот подрастут дети, все станет иначе… Тянула, старалась, растворялась в домашних делах, которым нет конца. А вы все росли, развивались, приобретали что-то себе для будущего. В общем, жили нормальной жизнью, за счет тающих моих лет. Ты выбился, слава богу, в знаменитые, и прежняя жена стала тебе казаться ненужным хомутом на шее.

— Меруерт, ты неправильно поняла меня! — выкрикнул муж в отчаянии. Он видел, что ее всю трясет, под глазом бьется нервная жилка.

— А что я делала когда-нибудь правильно? — спросила в упор. — Пришла ведь в конце концов к неправильной жизни, не так думаю, не так поступаю. Разве мало для женщины: родить троих детей, вырастить их здоровыми, без вывихов в мозгу, устремленными к добру, способными продолжить наш род, быть полезными обществу? По-твоему, это примитив, за женщину во время родов сама природа трудится, она все предусмотрела… Если хочешь знать, для любой из нас, превратившихся в чучело возле плиты, и одного ребенка хватило бы.