Медеу Сарсекеев - Клад

В самом начале зимних каникул девушка неожиданно и без всяких предупреждений появилась в Актасе. Она разыскала контору экспедиции. Не обнаружив Казыбека в прокуренной комнатушке-дежурке, пошла в общежитие молодых специалистов. Джигит был потрясен, увидев ее на пороге своей запущенной комнаты.

— Что случилось? Говори же скорее! — всполошился геолог, поспешно натягивая одеяло на неубранную койку. Но и рядом с койкой был такой же беспорядок.

— Успокойся! У меня все нормально… Сессию сдала.

Он продолжал метаться по комнате, сгребая в газету остатки вчерашнего ужина, убирая с подоконника окурки.

— Я приехала, чтобы увидеть тебя… И не ищи, пожалуйста, никакой другой причины. Ты недоволен?

О, этот всегда разоружающий мужчин вопрос, который откуда-то известен всем женщинам на свете!

Комната для несемейных была на редкость скромна: в ней помимо койки были два столика, шкаф, вешалка. За одним столом Казыбек работал, за другим, что у входа, пил чай, гладил себе сорочку. Газовая плита, умывальник, душевая располагались в конце коридора, были общими для всех. Стены в комнате голые. Над кроватью висел календарь с изображением девушки, восседающей на коне… Рядом — геологическая карта Актасского района. Казыбек сгорал от стыда за неуют и беспорядок в комнате, особенно за эту полуобнаженную амазонку в седле, подаренную ему кем-то из сослуживцев невесть но какому случаю. Всадница, если приглядеться, чем-то напоминала Меруерт. Вырывая друг у друга то веник, то тряпку, они принялись вдвоем наводить порядок. Однако геолога ждало еще большее смущение, когда он услышал о том, какая причина привела девушку на полевой стан.

— Казыбек, а знаешь, почему я приехала? — спросила Меруерт, вымыв руки после продолжительной возни с полом и подоконниками. Она сидела в куцем передничке за празднично-белым накрытым куском ватмана столом. — Не знаю, что со мною происходит? В последнее время все валится из рук. Ты удивишься, конечно, но я едва сдала последнюю сессию. Посмотри на мои оценки — ни одной пятерки.

— Ничего себе «едва сдала»! — воскликнул Казыбек. — Сплошь четверки! Если бы я так сдавал, когда учился.

Он чуточку привирал о себе. Диплом получил «красный».

— Прекрати насмешничать, — попросила она чуть не плача. — Я ведь училась на повышенную стипендию, мною гордились…

Казыбек обнял ее, пригорюнившуюся, растерянную, хотел было повторить свои слова, нисколько не рисуясь перед нею, но Меруерт длинными музыкальными пальчиками прикрыла ему рот.

— Не знаю, Казыбек, как ты ко всему этому отнесешься, но я приехала, чтобы сказать тебе… Ты должен меня выслушать и понять.

— Постараюсь, — буркнул он, не переставая улыбаться, а сам думал: «Мне бы твои огорчения, малышка».

— Так вот слушай, Казыбек… Когда ты уехал, я вдруг поняла: не могу жить без тебя! Ни дня!

Она закрыла лицо руками и уткнулась ему в плечо. Казыбек ожидал чего угодно от Меруерт, только не этих признаний. Он тронул ее ладошкой и принялся осторожно поглаживать, волнуясь все больше и говоря какие-то не вполне осознанные, но ласковые слова, лишь бы девушка успокоилась. Однако она в ту минуту слушала лишь себя.

— Глупая я, правда?.. Ну, ладно, ты теперь знаешь обо всем, и давай обойдемся без твоего сочувствия, тем более без твоей жалости. Если ты не любишь меня, не обманывай, говори правду, и я сейчас же вернусь в Ускен… Я понимаю: геологу нужна женщина, умеющая терпеть, ждать, жить только надеждами… А я какая-то иная: не могу долго ждать, и все. Отругай, прогони, побей маленько, если заслужила. Все стерплю, потому что это будет твой суд. Не умру небось от такого наказания. Поплачу месяц-другой и пойму. Я тебе не пара. Не судьба нам быть вместе! Ну, что же ты молчишь?

Слезы бежали потоком из ее красивых глаз, она отводила лицо в сторону, когда Казыбек пытался остановить этот поток поцелуями. Наконец ей надоело шутливое и даже насмешливое отношение к ее безутешному горю. Она встала, произнеся:

— Пока не услышу твоих слов, никуда из этой комнаты не уйду! У меня не хватит сил переступить порога!

Казыбек ждал этих минут все лето и зиму, с того дня, когда они познакомились на джайляу, в чабанской юрте. Самое большое, на что надеялся геолог, это — услышать из ее певучих уст тихое, но такое желанное «да»… А все, что Меруерт сейчас в отчаянии выложила ему, должен был, обязан по своему мужскому праву сказать он первым… Он произносил свое признание мысленно сто, а может, тысячу раз, однако открыться в своих чувствах вслух не решался, опасаясь отказа. И тогда — все, не осталось бы никаких надежд!

«Милая Меруерт, любимая! — думал он о девушке, ждущей его решения. — Какая ты глупая еще! Господи, до чего же ты глупая! Твоя наивность для меня дороже любой мудрости, важнее твоих оценок, выставленных в зачетку преподавателями вуза. И как же мне поступить с тобою, какими словами выразить свою радость?»

— Не казни меня молчанием, Казыбек, — требовала она. — Говори прямо!

— Родная! Я — счастлив!

Не в состоянии выразить обуревавшие его чувства в тот миг, Казыбек привлек девушку к себе.

Наш пассажир расчувствовался, близость свидания с родными подбрасывала ему эпизоды самые неожиданные, однако любая сцена из семейной жизни казалась ему чудом, прекрасным сном, наподобие той памятной встречи в прокуренном холостяцком общежитии, куда прибилась Меруерт, не вынесшая разлуки.

Лайнер мощно гудел в плотных валках облаков, с разбега нырял в подбрюшья туч, все ниже клоня носовую часть. Вся эта мутная поднебесная наволочь наконец осталась позади, перестала преследовать пассажиров и угрожать воздушному кораблю молниями и обледенением. Внизу открылась земля — чистая, омытая летним дождем.

И репродуктор, до этого молчавший под потолком, ожил, заговорил приятным женским голосом:

— Уважаемые пассажиры! Через несколько минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Шереметьево-два. Прошу пристегнуть ремни, привести свои кресла в вертикальное положение. В Москве сегодня солнечная погода, температура восемнадцать градусов…

Последние минуты Казыбеку показались непереносимо долгими, тягучими. Он не мог усидеть на месте и готов был оборвать ремни, ринуться к выходу, опережая других. Ему мнилась где-то поблизости Меруерт, не исключено, стоит у трапа. Она могла приехать на встречу… Было в чем сомневаться!.. Ну конечно же получила телеграмму и приехала в Москву. Не могла не приехать.

Пришлось расстегнуть пиджак: все тело Казыбека превратилось в огнедышащую печь. Ожидание напоминало пытку…

— Товарищ пассажир! — услышал он голос стюардессы рядом. — Не забывайте о ремнях. Мы еще не произвели посадку.