Медеу Сарсекеев - Клад

Возникало и чувство самодовольства. Приятно уже то, что Меруерт сразу не оттолкнула, не вскрикнула, как бывает с иными девушками, не рассердилась. Она даже не вздрогнула, хотя все произошло неожиданно. Однако с каждой минутой уверенность парня отходила прочь, уступая место сомнениям.

Предположим, девушка, полагаясь на его порядочность, подала руку, чтобы не упасть, когда надо было ступить с камня на землю. Но что ее смутило в таком внезапном проявлении чувств? Опасение, что перед нею обыкновенный мужчина, которому все дозволено? Если она думает именно так, то все рухнуло, пропали надежды. Позволить поцелуй — это еще не взаимность. Во всяком случае, он, Казыбек, не распускал рук. Он освободил ее из объятий, едва почувствовал сопротивление, готовность защищаться. В душе с каждой минутой крепло недовольство собою: поторопился, за что и наказан…

Сигарету выкурил до конца. Затем поднялся с камня, зашагал, не поднимая головы, к машине. Меруерт на этот раз приткнулась на заднем сиденье. Казыбек не стал уговаривать ее пересесть ближе. Любые слова сейчас прозвучали бы пошло. Ему показалось, что девушка наедине с собою всплакнула, глаза ее были влажными, блестели.

Остаток дороги до Ускена они проехали молча, каждый сам по себе, погруженный в свои переживания. Казыбек доставил спутницу к самому дому. Прощаясь, геолог взял ее руки в свои ладони и, пересиливая волнение, сказал:

— Меруерт! Осенью, когда я вернусь в город, буду искать вас. Если позволите, конечно.

Он рассчитывал услышать в ответ хотя бы слово, но девушка молчала. Она лишь раз и другой смерила его долгим взглядом, в котором тоже не было ответа.

Сколько воды утекло с тех пор? У человека с инженерным складом ума все поддается цифрам: почти четырнадцать лет! Каждый день из прошлого врезался в память. Вспоминая дни радости и любви, как бы заново прокручивая их перед взором, Казыбек воодушевлялся, и ему становилось легче в разлуке.

Огонь любви, сжигавший его сердце в то лето, так и не погас с годами. Не охладел геолог к жене и в супружеские годы. Наверное, до конца дней не померкнуть костру, зажженному в четыре руки, оберегаемому от злых ветров сердцами. Они с Меруерт нашли друг друга среди переплетения множества дорог. У них родились дети. Разлука на день-два была в первые месяцы невыносимой пыткой. А отлучки главы семьи из дому все учащались. Не давала покоя окаянная работа! Сколько дней, томительных и бессонных для молодой женщины ночей перенесла супруга без любимого, который стал для нее поистине самым близким человеком. Не она ли заставила мужа отречься от многих холостяцких предубеждений, в том числе и от неверия в прочность семьи геолога?

В долгой разлуке Казыбек подготовил слова для первых минут встречи с Меруерт. Слова эти были больше похожи на клятву:

«Больше ты не будешь ждать меня так долго! Достаточно нам разлук. Перестанешь, дорогая, считать дни до очередной встречи! А мне не придется тосковать по тебе вдалеке! Пора нам перейти на оседлость. Овладею одним из канцелярских столов в министерстве, подберу себе работенку без надрыва. Отныне все мысли о семье, о детях. И о тебе, счастье мое! Ради того и встретились однажды…»

Внезапно самолет качнуло, и наш пассажир открыл глаза. Пересиливая зевок, стал глядеть по сторонам. Рядом сидящий араб о чем-то толковал ему, сильно жестикулируя:

— Мсье, вам, наверное, плохо… Вы много разговариваете во сне. Что-нибудь случилось?

— Да, да, случилось, — ответил в тон ему Казыбек по-французски. — Произошло нечто важное. Во сне я объяснился в любви собственной жене…

Араб засмеялся вместе с ним, обнажив крупные зубы:

— Что ж, случается и такое.

Отбрасывая спинку кресла, Казыбек заглянул в иллюминатор. Самолет пересекал горную цепь. Неужели Карпаты?.. Если судить по времени, они должны пролетать над Италией. Значит, это всего лишь Апеннинские горы…

Дремотное состояние долго не отходило. Расслабившееся во сне тело испытывало блаженное состояние. Ровный гул турбин за бортом убаюкивал. Не уснуть, так забыться. Или снова окунуться в стихию воспоминаний?

Однако заступить на избранную в длительном полете стезю воспоминаний, прерванную вмешательством соседа, Казыбеку не удалось. Вместо этого навернулись думы совсем о другом. Выпадали геологу тропы и покруче. Были деньки совсем невеселые и даже горестные. Не ворошить бы прошлое, не к месту, не ко времени. Случилось однажды такое, что пришлось расстаться с друзьями и недругами — в один день… Покинул родной коллектив, ушел из экспедиции. Заступил в полосу крушения мечты, ради которой, казалось, на свет народился. Выбросить из памяти бы навсегда. Не возвращаться к пережитому ни сейчас, ни после!

Увы, разве прикажешь сердцу, а мысли разве остановишь, если они взяли разбег, скачут и, кажется, потихонечку сверлят мозг. Да, Казыбек не раз переносился воображением на отдаленные маршруты, ночевал в геологических палатках, землянках, стоял рядом с бурильщиками, вытаскивающими снаряд из скважины, чтобы тут же просмотреть керн, поднятый из глубин. При нем в ту пору всегда имелся молоток на длинном цевье. За спиной рюкзак с пробами.

В какой-то миг сомнения исчезли, и Казыбек снова погрузился в дремотное состояние. Ненадолго.

— Мсье пассажир, поднимите ваше кресло, — услышал он сбоку. — Это я вам говорю, мсье.

— А-а! Уже прибыли? Дакор, дакор! Ескьюзей, муа [11] Я готов, извините (франц.) . , — пробормотал Казыбек, открывая глаза.

Рядом стояла стюардесса с подносом в руках, стройная женщина, коротко остриженная, с удлиненным лицом и едва заметной родинкой возле носа.

— Проснитесь, мсье. Предлагаем вам завтрак, ескьюзей, муа.

Пассажир рассмеялся, протер глаза. Увидев пищу, еще раз окинул взглядом стюардессу, посмотрел на ее руки с длинными пальцами и накрашенными ногтями. Заговорил теперь уже по-русски:

— Милая девушка! Неужто я так изменился, что стал похож на алжирца? Чего доброго, меня своя жена примет за араба!

Стюардесса с родинкой у раскрылка носа чуть приподняла будто нарисованные кистью художника темные и округлые брови, выразила удивление:

— О, вы наш соотечественник?.. Сейчас немало африканцев, получивших образование в Москве.

— Я не алжирец, — рассеял ее сомнения Казыбек. — Вы, конечно, знаете Алма-Ату. Я там живу, коренной казахстанец.

— Верю, верю, — поторопилась она закончить разговор. — Кушайте на здоровье.

Она сама выдвинула алюминиевую полочку из спинки переднего кресла, расставила на ней посуду.

— Спасибо, землячка!

Казыбек удивлялся сам себе, своей находчивости и красноречию, проявленным в разговоре со стюардессой. Вообще-то он трудно сходился с незнакомыми людьми. А сейчас, едва раскрыл глаза, слова посыпались из него, будто они с этой миловидной женщиной не просто соотечественники, а из одних мест и давно друг дружку знают.