Иван Краснобрыжий - Аленкин клад. Повести

«Беда стояла на пороге, — размышлял он. — С одной стороны, нам удалось увидеть истинное лицо друг друга. Но неужели мы должны всегда познавать себя только в трудном деле? Когда это у нас кончится?.. Еще вчера я считал Осокина человеком волевым, решительным… Эх, Осокин, Осокин!.. Да и Пилипчук себя хорошеньким показал. Кто их сделал такими людьми? Неужели жизнь по принципу: прячься за спину соседа?»

Мысли в голове Гая опережали одна другую. И о чем бы он ни думал, взвешивая причины, которые могли породить аварию, останавливался на людях. Одни для него стали близкими, понятными, другие — чужими, точно пришельцы с другой планеты. Эти «другие», по его убеждению, рядом с первыми стали жить по каким-то своим особым законам, радеть только за личное благополучие, не подозревая того, что в беде могут потерять все-все. Они, эти «другие», казались Гаю страшны еще тем, что порождают таких же трусов, как сами.

«Надо собрать бюро парткома, — решил Гай, — и во всем хорошенько разобраться».

В открытую дверь кабинета из цеха стали доноситься шаги рабочих, звон битого стекла, мягкое позвякивание бронзовых ключей, монотонный гул сварочных аппаратов и бойкая песня напильников: жить… жить… жить… Веселый голос напильников поддержали отбойные молотки: так-так-так… Так-так-так…

Гай, погрузившись в думы, не заметил, как двое рабочих внесли в кабинет рулон брезента.

— Иван Алексеевич, — предложил Задольный Гаю, — поможем ребятам заделать окно.

— Ты меня, Игорь Николаевич? — встряхнулся Гай. — Ах да. Помочь надо? Поможем. Конечно, поможем.

Вчетвером они быстро затянули брезентом черный проем окна и навесили сорванную толчком дверь. В кабинете стало теплее, тише. Рабочие, убрав с пола битое стекло, снова ушли в цех. Задольный куда-то позвонил и попросил горячего чайку. Минут через пять в кабинете появилась пожилая женщина с алюминиевым чайником.

— Как настроение, Макаровна? — поинтересовался Задольный. — Крепенько напугалась?

— Теперь-то ничего, сынок. А как услышала, что на втором участке беда, сердце зашлось. Наше же все оно. Своими рученьками строили… Мой-то, сказывают, тоже лазил клапаны открывать?

— Было дело.

— Да неужто правда? — потеплевшими глазами взглянула на Игоря Макаровна. — Он у меня мужик вроде и тихонький, но рисковый. Понесу ему чайку горяченького. Пущай с морозцу кружечкой взбодрится.

Макаровна вышла из кабинета и направилась к пульту управления, где Василий Денисович помогал монтажникам устанавливать новую панель управления автоклапанами колонн синтеза. Гай, отхлебнув из кружки несколько глотков чая, припахивающего брусничным листом, спросил Игоря:

— Жена Гришина?

— Редкой души женщина. В кубовой чаек нашей смене малиной и брусничным листом заваривает. Другие свою малину в Москву на рынки возят, Макаровна на общее удовольствие выращивает.

— Пример вроде незначительный, — повеселел Гай, — но сколько в нем благородства. На таких вот людях, Игорь Николаевич, всегда Русь держалась.

Кружка горячего чая немного согрела Гая. Он снова присел на диван и откинулся всем телом на мягкую спинку.

«Такие люди, как Гришин, Макаровна, Глыба, Аня Подлесная, Незабудкин… — размечтался Иван Алексеевич, — это наша красота, гордость, опора… А подлецы?.. Хорошо, что в нашем обществе их единицы. Но как они живучи!.. Их мутузят, критикуют, понижают в должностях… а они живут и плодят зло. А кто в этом виноват? Виноваты мы сами. Сегодня прощаем подлости одним, завтра другим, третьим… Даже хуже того, когда честные люди берут негодяев за ушко, те начинают во всю глотку орать о свободе личности, гуманности общества… И находят своим поступкам защитников, добиваются всепрощения, ходят по земле с гордо поднятой головой, выдавая себя за страдальцев. — Гай, вспомнив пленум горкома, на котором обсуждался вопрос о самодисциплине коммунистов, твердо решил: — Пустим цех и проведем бюро. Если мы эго не сделаем сегодня, завтра будет поздно. В текучке неотложных дел случай на втором участке станет событием минувшего, и мы, чего доброго, начнем действовать по пословице: „Кто старое помянет — тому глаз вон“».

Иван Алексеевич сидел на диване с закрытыми глазами, чувствуя во всем теле ту усталь, когда человеку хочется забыться в глубоком сне. Но как только в кабинете Задольного раздался голос Осокина, Гай открыл глаза и, стараясь побороть одолевающую дрему, потер ладонями виски.

Андрей Карпович, кошачьей походкой прохаживаясь по кабинету, начал каждого поздравлять с победой. Голос у него был окрепшим, веселым, да и сам он преобразился: грудь чуточку выпятил вперед, расправил согбенные плечи и по старой привычке стал солидно покашливать.

— А вас, дорогой Иван Алексеевич, — остановившись у дивана, проговорил Осокин, — разрешите, так сказать, поздравить особо. Сам министр просил пожать вам руку…

Гай, супя брови, обратился к Задольному:

— Игорь Николаевич, не пора ли приступать к пуску пятой и шестой колонн.

— Пульт управления уже восстановлен, — сообщил Гришин. — Колонны синтеза просушены. На отмывке водорода установлены новые фильтроприборы… За чистотой водорода будет следить Незабудкин.

— А где Аня? С Подлесной что-то случилось? — спохватился Осокин. — Товарищ Задольный, почему вы ничего не докладываете?

— Аню отправили в больницу, — пояснил Гай. — С колонны синтеза сорвало соединительную этажерку…

— Михайлович, немедленно свяжитесь с врачами…

— Медики без наших указаний знают свое дело, — заметил Гай. — Вы лучше помогайте быстрее пустить колонны синтеза.

Совет Ивана Алексеевича с ударением на слове «помогайте» резанул слух Осокина. Он шевельнул кустистыми бровями и, стараясь скрыть недовольство, продолжал беспокоиться об Ане Подлесной. Николай Иванович Глыба, застегивая полушубок, осведомился:

— Огнеметчикам, пожалуй, делать больше нечего?

— Вам, как члену бюро горкома, придется задержаться, — попросил Гай Николая Ивановича. — Отправьте команду на дежурство и, пожалуйста, возвращайтесь. Не забудьте поблагодарить огнеметчиков от имени дирекции комбината и всех рабочих.

— Да, да! — поддакнул Осокин. — Завтра мы, так сказать, делегацию с подарочками пришлем…

Глыба, улыбнувшись, вышел из кабинета. Осокин и Пилипчук тоже направились в цех. Иван Алексеевич подождал, пока Гришин распорядится по телефону о подготовке к пуску колонн синтеза, предупредил Задольного:

— Вам, Игорь Николаевич, надо выступить на бюро. Постарайтесь быть кратким, объективным…

— Он не подкачает! — поручился Гришин. — На бюро, Николаевич, расскажи и о минеральных удобрениях высокой концентрации. И докладную записку на имя министра прочитай.