Иван Краснобрыжий - Аленкин клад. Повести

«У нас под носом клады! — негодовал Гай. — Куда я смотрел раньше? Неужели и меня заразили бациллы благоденствия?»

— Мы ежедневно сжигаем тысячи кубометров угарного газа, — продолжал Задольный. — Это очень ценное сырье! На комбинате можно создать цех синтетического каучука, капроновых нитей, кордового полотна…

— А вы говорили об этом на партийных, производственных собраниях? Так о чем же, черт вас подери, вы толкуете?

— Больше о плане.

— Короче говоря, живое дело сушите на корню! А куда смотрит партком?

— Вам лучше знать.

Откровенный разговор с Игорем для Гая был часом наступившего суда. Он не пытался искать защиты, не старался, как Осокин, разорвать цепь обвинения, не бросался в контратаки… Каждый пример Задольного Ивану Алексеевичу казался звонкой пощечиной на миру.

Вы предлагаете мне возглавить на комбинате работу совета молодых специалистов, — задумчиво рассуждал Игорь. — Одному тянуть этот возок не по силам. Кто нас будет поддерживать? Осокин? Вы сами убедились в его деловых качествах. Партком? Вы отлично знаете: Артем Максимович Полюшкин день и ночь видит себя в ремонтных мастерских. Он на днях мне откровенно признался: «Партийная работа требует особого таланта, особого склада ума… Не справляюсь я с ней».

Людмила Сергеевна «прожектеров» пригласила к столу, но поужинать вместе с ними ей не удалось. В больницу доставили тяжелого пациента, и она убежала на срочную операцию,

— Так вот частенько у нас бывает, — признался Гай. — Она в больнице, у меня то бюро, то конференции… Надоедать друг другу не приходится… А работу совета молодых специалистов обязательно поставим на должный уровень. Еще как поставим!

Два часа, как на духу, Игорь беседовал с Иваном Алексеевичем и ушел от него с одним желанием: поработать рядом с таким человеком, как Гай.

Пушистый снег сыпал все гуще. Игорь, шагая к больнице, поражался тишине и первозданной белизне снега. В его памяти до мельчайших подробностей оживали разговор с Иваном Алексеевичем, знакомство с Людмилой Сергеевной, которая очаровала его не только красотой и обаятельностью, но и своей подкупающей простотой.

«Аня чем-то похожа на Людмилу Сергеевну, — обрадовался неожиданному сравнению Игорь. — Правда, гораздо застенчивей, но это у нее пройдет. Она перестанет себя чувствовать рядом со мной беспомощной. И почему я раньше не понимал ее? Сухарь я черствый! Нет, я теперь поступлю иначе. Приду сейчас в больницу — и все начистоту…»

Пушистый снег одевал белым покрывалом дома, тротуары, голубоватыми шапками рос на деревьях и глушил вечерние звуки города. На телеграфных столбах вспыхнули ночные фонари. Круглые желтые шары Игорю чем-то показались похожими на спелые дыни. Он даже улыбнулся пришедшей в голову блажи и, подставляя разгоряченное лицо снежинкам, чувствовал, как что-то большое, неизведанное наполняет сердце радостью.

«Все, все начнем по-другому! — решал Задольный. — Только бы скорее поправилась Аня».

Как только шаги Игоря затихли на лестничной клетке, Иван Алексеевич позвонил на комбинат и попросил Артема Максимовича срочно привезти квартальный план работы парткома. Полюшкин минут через десять появился в квартире Гая. Иван Алексеевич предложил ему стакан чая.

— Спасибо. Меня жена в театре дожидается. На концерт Людмилы Зыкиной решили сходить.

— Святое дело! — одобрил Гай. — Жен мы балуем не часто такой роскошью. Не теряй времени.

Первые пять страниц объемистого плана Иван Алексеевич читать не стал: знал заранее, что «шапка» слово в слово переписана из передовиц центральных газет. Устроившись поудобнее в кресле, он вооружился карандашом и подчеркнул первый пункт, которым партком обязывал цеховые парторганизации развернуть борьбу за рост ударников коммунистического труда. Строки, комментирующие разворот борьбы, ничего теплого, человеческого не говорили. Они пестрели сухими, казенными фразами.

Второй пункт плана, едва уместившийся на трех страницах, опять обязывал секретарей цеховых парторганизаций развернуть творческую инициативу в сети партийно-просветительной работы. Иван Алексеевич трижды подчеркнул слово «инициатива» и крупными буквами на полях написал: «Трескотня!»

Третий пункт. Четвертый. Пятый… И все одно и то же: ни живой мысли, ни захватывающих дел, ни определенных задач…

Над восемнадцатым пунктом, который туманно намекал о какой-то работе и неотложных задачах молодых специалистов, Гай просидел, точно над ребусом, минут двадцать и, грохнув кулаком о стол, выругался.

— Вот это да! — появилась на пороге Людмила Сергеевна. — Ты в своем уме?! Ну и даешь!

— Прости, Люда, — покраснел Гай. — Знакомлюсь с планом работы одного парткома.

— И вслух выражаешь эмоции?

— Да тут волком хочется выть! Ты послушай.

Содержание первой страницы Людмила Сергеевна не поняла. Вторую пропустила мимо ушей, из третьей что-то уяснила о какой-то борьбе, на четвертой ее ошеломили призывы: «мобилизовать», «развернуть»… и она с мольбою во взоре попросила: «Ваня, хватит».

— Нет, ты послушай и честно скажи, что тебя трогает, как человека, как коммуниста, в этом псалтыре?

После тринадцатой страницы Людмила Сергеевна ладошками зажала уши.

— Просишься?

Иван Алексеевич попытался продолжить чтение — не вышло. Людмила Сергеевна убежала в спальню и, задернув на дверях штору, раздраженно ответила:

— Твои помощнички сочиняют, им и читай!

Квартальный план Иван Алексеевич швырнул на стол, зашел в ванную и, приняв холодный душ, лег в постель. Жена попыталась поднять ему настроение разговором о предстоящем отпуске. Он молчал и, тяжело вздыхая, думал: «На химкомбинате я появлялся от случая к случаю. Приезжал на торжественные митинги, вручать Почетные грамоты лучшим коммунистам… О делах на „флагмане“ судил по сводкам, громким обязательствам. Бумажная я душонка! Если этот псалтырь показать Кириллу Арсентьевичу, старика хватит инфаркт! Как он мог родиться? Неужели и в партком проникло равнодушное благоденствие? Кто мог туда их занести? Бюро ведь избрано из порядочных и честных коммунистов…»

Руководители для исправления ошибок находят разные пути. Одни подчиненным назначают жесткие сроки для устранения того-то и того-то. Другие, наоборот, выискивают прямых виновников и давят на них силой власти. Иван Алексеевич, объективно разобравшись в недостатках на химкомбинате, еще раз пришел к выводу: партийную работу можно доверить далеко не каждому талантливому производственнику. Полюшкин был только талантливым производственником. Улучив свободную минутку, он бежал в ремонтные мастерские, где дела после избрания его секретарем парткома пошли из рук вон плохо, и там начинал вместе с токарями, фрезеровщиками, слесарями, шлифовщиками биться над изготовлением сложных деталей, выполнять «горящие» заказы…