Иван Краснобрыжий - Аленкин клад. Повести

После посещения мастерских Артем Максимович два-три дня ходил по комбинату именинником. Шум оживших агрегатов ласкал его ухо, как хорошая музыка. Если снова получалась какая-то заминка, он переворачивал всех вверх дном: добывал нужные материалы, находил, кому поручить изготовление деталей… Успокаивался он только тогда, когда эксплуатационники подписывали акт ремонта.

Мастерские Артема Максимовича захватывали целиком, и он, сам того не замечая, руководил парткомом по шаблону: организовать, направить… Другой бы секретарь горкома один раз «снял стружку» с Полюшкина, второй… Иван Алексеевич Гай применять к Артему Максимовичу категорических мер не собирался. Он отлично понимал: волевыми методами руководства можно убить в любом человеке лучшие качества, лишить его в жизни, пусть даже маленького, но собственного «я».

«В народе недаром говорят, — рассуждал Гай, — каждому свой порог. Один из нас сочиняет хорошую музыку, но совершенно беспомощен в спорте. Другой, как Полюшкин, оторвавшись от ремонтных мастерских, всей душой тянется к любимому делу и на новом месте чувствует себя не в своей тарелке. Много, очень много за последнее время появилось и особых типов, которым все по плечу. Они готовы возглавить все и вся, даже перевозку дыма в худых мешках. И с таким рвеньем — ахнешь!»

— Все думаешь, Ваня? — спросила Людмила Сергеевна. — Я сердцем чувствую, как скверно у тебя на душе. Возьми себя в руки и усни. Договорились?

Стенные часы пробили три ночи. Иван Алексеевич лежал с открытыми глазами и смотрел в окно. Мелкие зимние звезды дрожали, перемигивались, тонули в наплывающих облаках, а когда ветер очищал небо от косматых туч, они по-прежнему глядели в широкое окно тысячами голубых глаз.

«А какую можно развернуть работу на химкомбинате! — не мог расстаться со своими мыслями Гай. — Армия молодых специалистов обладает неизмеримой потенциальной энергией. Но кто возглавит ее и поведет за собой?.. Осокин?.. Пилипчук?.. Нет, такое дело им, пожалуй, не по плечу. Работу совета молодых специалистов должен возглавить партком, комитет комсомола… Все это немедленно надо поднимать, сплачивать… Наше время промедлений не терпит. Каждый день мы обязаны делать еще шаг вперед. Только вперед!..»

— Ваня, ты думаешь уснуть? — беспокоилась Людмила Сергеевна. — Нельзя же так себя терзать…

— Я?.. Я сплю, — слукавил Гай. — Честное слово, засыпаю.

— Брось кривить душой. Я слышу, как ты дышишь. Понимаю и другое… Неуемный ты человек, Ваня. Живешь на земле так, как будто за все в ответе. Я часто завидую твоему мужеству и постоянному беспокойству…

— Что?.. — удивился Иван Алексеевич, опасаясь, что жена раньше времени разгадает его планы. — Я во сне что-либо бормотал? Это у меня еще с детства…

— Да ты еще глаз не смыкал. И хитрить со мной не надо. Ты сейчас борешься сам с собой. И не пытайся хитрить. Я все, Ваня, понимаю…

Иван Алексеевич был убежден, что хорошие жены мысли мужей узнают не только по глазам, но и читают их какой-то своей, особой интуицией, присущей, пожалуй, только женщинам. Подложив кулак под голову, Гай вздохнул и решил поведать жене о своем плане. Необходимость поступка он мог обосновать и подкрепить десятками фактов, взятых прямо из жизни. Но задуманной беседы у Гая не получилось. Людмила Сергеевна нежно погладила его голову и ласково разрубила узел:

— Я помогу убедить Кирилла Арсентьевича. Он тебя поймет правильно. Честное слово, согласится с тобой!

Иван Алексеевич так легко и радостно вздохнул, точно вырвался из душной комнаты на залитый солнцем простор, и, крепко поцеловав жену, через минуту уснул.

Демьян Михайлович Пилипчук стал неузнаваем: очки у него каким-то чудом держались на самом кончике еще больше заострившегося носа, голову то и дело отклонял в сторону, как будто увертывался от ударов, сухие длинные руки у него болтались плетьми, говорил полушепотом, сдавленным и приглушенным, точно ему чем-то мокрым зажимали рот.

Беспомощный вид Пилипчука пробуждал у Игоря жалость. Рядом с ним он себя чувствовал неловко, скованно. А Демьян Михайлович таял прямо на глазах. Игорь с нетерпеньем ожидал день, когда будет подписан приемо-сдаточный акт. И этот день пришел. Он выдался прекрасным. Теплый ветер ночью разогнал серые тучи. Утром он затих и пригнал ядреный морозец с ярким солнцем. Демьян Михайлович дрожащей рукой подписал акт и, почесывая макушку, воробышком примостился на краешке стула.

— Вы хотите что-то сказать? — участливо спросил Игорь.

— Эх-хе-е-хе-е-е!.. Что я могу сказать?..

— Что думаете.

Стакан воды помог Демьяну Михайловичу немного успокоиться. Он помолчал в глубоком раздумье и как бы сам с собой заговорил:

— Я не могу расстаться с комбинатом. Пропаду. Честное слово, скука загонит меня в гроб.

— А вы не расставайтесь. Вас никто не лишает права на труд…

Совет Задольного помог Пилипчуку взять себя в руки. Он повеселевшим голосом осведомился:

— Значит, для меня найдется дело?

— Какую вы желаете получить работу?

— Я?..

— С учетом, конечно, своих сил.

Надежда остаться в строю химиков, жить их заботами, радостями, чувствовать себя нужным в коллективе человеком немного ободрила Демьяна Михайловича. Очки он поправил Энергичным движением руки, голову перестал то и дело отклонять в сторону, лицо у него немного порозовело, и он, стараясь всем видом выразить благодарность за внимание, откровенно заговорил:

— Игорь Николаевич, не будьте в жизни мягкотелым и покладистым. Не давайте никому вить из себя веревки. Позволите один раз поступить с собой несправедливо, и сами не заметите, как начнете приспосабливаться, чувствовать себя кому-то в чем-то обязанным…

Демьян Михайлович, осмелев, страницу за страницей пересказывал свою жизнь:

— Вы не думайте, Николаевич, что я всегда был таким мягоньким. Нет! Все началось после первого неудачного брака. Закончил я, значится, институт. Как сын погибших родителей — красногвардейцев, учился на казенный кошт. Приехал, значится, после института на один химический завод. Меня сразу на должность заместителя главного технолога поставили. Главным был человек из буржуазных спецов. Дело свое знал отлично, работал честно, но сердцем никак не признавал Советскую власть. Это я уже понял много лет спустя. А тогда…

Демьян Михайлович с мужской прямотой поведал Игорю о самых чистых днях в своей жизни. Влюбился он в первую красавицу на заводе Оксану Вариводу. А она на Дёму-заморыша и глядеть не хотела. Буржуазный спец по этой части был калач тертый. Он, конечно, сразу понял душевное состояние «молодого краснопузика» и давай посыпать рану солью. Да так это осторожненько, незаметно. Поглядит на Демьянку-краснопузика и со вздохом: