Иван Краснобрыжий - Аленкин клад. Повести

…Путешествие за город Александру Гуторову пришлось сократить не на час, а на два. Вместе с ним и я побывал в семнадцатой средней школе. К нам в учительскую вошел подтянутый юноша: в глазах радость, лицо приветливое, улыбающееся, движения у него быстрые, но мягкие. Это был Володя Костин. С Александром Гуторовым он поздоровался с какой-то особой сердечностью, нам учтиво поклонился. Я измерил его взглядом: ботинки начищены, старенькие брюки и рубашка аккуратно заштопаны и отутюжены.

— Ты сегодня завтракал? — начал разговор с Володей Гуторов. — Не стесняйся. Здесь все тебе друзья.

Володя покраснел.

— Я так и знал. Опять решил сходить в театр и экономишь на желудке?

— Нет. Готовальню надо купить.

— Вот чудак! — повеселел Гуторов. — Почему мне не сказал? Неужели бы я для тебя не купил чертежный инструмент? Ну, а как с успеваемостью?

— Только по черчению тройка. Но я ее исправлю. Честное слово!

— Верю. А как к экзаменам готовишься?

— Каждый день по четыре часа.

— В техникум или в училище будешь поступать?

Юноша и Герой Социалистического Труда беседуют неторопливо, доверительно и, главное, начистоту. Один за плечами имеет большую фронтовую и трудовую жизнь, другой — только делает первые шаги навстречу будущему. Теперь и учителя, и Александр Гуторов спокойны за Володю Костина. Но чем измерить это спокойствие? На каких весах взвесить три года борьбы?

Жизнь у Володи сложилась трудная. Отец, пристрастившись к чарке, потерял хорошую работу, настоящих друзей, Здоровье… Мать тоже оказалась не на высоте. Молодость и красоту растрачивала безумно, с бесшабашным стремлением «успеть пожить». И все это на глазах у подростка.

Детская душа в таком аду очерствела, перестала верить взрослым. Единственным средством защиты она избрала — грубость. За первым пороком последовали другие: курение, мелкие кражи из карманов «гостей» и даже… выпивки. Забили учителя тревогу — поздно. Володя уже им не верил, на вопросы отвечал дерзко, а когда ему попытались заглянуть поглубже в душу, таким словечком обозвал классную руководительницу — целый вечер плакала.

На первое знакомство с Володей Александр Гуторов шел, как на парад. Оделся опрятно, на пиджак приколол боевые награды: 3олотую Звезду, орден Ленина… Пришел в класс, сел рядом с ним на парту и ни слова. Володя догадался, что дядя Герой будет его «пропесочивать». На большой перемене он решил задать стрекача из школы, чтобы избежать нотации, но не тут-то было. Александр неожиданно предложил ребятам сразиться в снежки. Класс разбили на две команды. Капитаном первой ребята выбрали Гуторова, второй — отличника Юру Черничку.

— Пойдешь ко мне в ординарцы? — предложил Володе Гуторов. — Будем держаться, как в настоящем бою!

Жарким, ох и жарким был тот бой! Володя в наступление шел рядом с капитаном, ловко увертывался от снежков, метко поражал «противников», а когда капитана окружили человек пять и предложили сдаваться, он решил броситься в настоящую драку.

— Так, брат, дело не пойдет! — остановил Володю Александр. — Правило игры — закон!

Володя приуныл. Опять ему не повезло. Но его тревога была напрасной. После сражения капитан при всех пожал ему, двоешнику, руку за храбрость, а учитель физкультуры в журнале поставил первую пятерку.

Покорить душу ребенка — трудное дело. Гуторов, часто встречаясь с Володей, понял: мальчишка больше всего не любит женщин. Он мерил их всех «эталоном» матери. Пришлось драться и за мать и за сына…

— Значит, в училище?

— Горновым, как вы, хочу стать, — поделился мечтой Володя и тихо добавил: — Можно было бы и в техникум, да у матери здоровье пошатнулось. Хочу скорее стать на ноги, а тогда, как вы, в техникум или в институт.

— Поедем сегодня за город? — предложил Володе Гуторов. — По лесу побродим, костер на поляне разведем…

Юноша и Герой Труда поняли друг друга по глазам. У Володи они светились счастьем. Он наконец нашел для себя настоящего друга, который ни в чем не подведет, с которого можно «делать» свою жизнь. Александр Гуторов тоже радовался. Не пропали его труды даром. Все муки в борьбе еще за одного «трудного» принесли самое дорогое — победу.

Когда Гуторов вернулся из загородной поездки, я спросил его, о чем они толковали с Володей.

— Рассказывал ему о своей жизни, поездке в Москву, столичных музеях, театрах, Ленинской библиотеке… Но больше всего говорили о заводе и доменном цехе. Завтра возьму его с собой на работу. Пусть посмотрит на наши дела. Такие, как Володя, придут выпускать чугун, варить сталь, управлять прокатными станами… Должен же парень посмотреть на свое будущее.

Череповецкий ордена Ленина металлургический завод называют «северной Магниткой», «флагманом советской металлургии»… Алексей Николаевич Косыгин это предприятие назвал «Интернациональным университетом». Глава Советского правительства, будучи на заводе, обошел все цехи, беседовал по душам с рабочими на жарких вахтах, после смен. Пришлось и Александру Гуторову посидеть у Председателя Совета Министров СССР за стаканом чаю.

— Сталь — это хлеб. Сталь — это мир, — говорил Алексей Николаевич. — Ваша четвертая домна даст стране еще один миллион восемьсот тысяч тонн чугуна. Это хорошо. Но надо больше. Понимаете, Александр Ильич, больше!

— Дадим, Алексей Николаевич, — заверил Гуторов. — Вы считаете только проектную мощность четвертой?

— Конечно. Один миллион восемьсот тысяч тонн.

— А мы по-другому. Четвертая даст два с половиной миллиона тонн чугуна в год.

— На семьсот тысяч тонн больше?! Отлично! Знаете, Александр Ильич, как легко разговаривать с капиталистами, когда чувствуешь мощь державы!

После встречи с главой Советского правительства Александр Гуторов пришел на смену и заявил бригаде:

— Будем расставаться, братцы.

— В начальство, значит, уходишь, Александр Ильич? — приуныл Петр Малышев. — Смотри не зазнавайся. Не забывай вкус «горячего хлеба».

— Могу и тебя в помощники взять. Давай пять!

Две рабочих руки соединились в крепком пожатии.

— Будешь у меня на четвертой первым подручным.

— На четвертой?! Опять все начнем с азов?

— Надо, Петя. Мы ее за год обласкаем. Бригады, опять же, по-нашенски спаяем. Новую технологию внедрим. Знаешь, сколько будем выпускать чугуна?

Бригада притихла. Петр Малышев сдвинул на затылок войлочную шляпу.

— Два с половиной миллиона тонн в год!

Оркестр умолк. И только скрипка тихо-тихо, точно боясь потревожить вечный сон русских солдат, пела о березовой роще под горою, горящем закате и о трех ребятах, которые грудью закрыли Родину-мать у незнакомого поселка, на безымянной высоте.