Павел Далецкий - Концессия

Гончаренко успокоился. Он думал, что пришло известие о несчастье с Березой. Повел под одеялом теплыми ногами, ощутил, как приятно лежать сейчас в постели, и окончательно успокоился.

— Да что может быть! Просто заинтересовался человек. Нашел говорящего по-русски японца...

— Может быть, но я лучше вас знаю Камчатку. Наши ревизоры не раз пропадали на концессиях. Я сейчас еду.

— Я поеду, — Точилина решительно спустила ноги с постели.

— Тебе-то уж совсем незачем. Я еду.

Студент схватил комбинезон.

Катер вышел через четверть часа. Он уже пробежал половину расстояния, когда под его левым бортом прошла лодка. Прошла, и вдруг раздался оттуда окрик.

Мотор застопорили. Береза взобрался на палубу.

— Вижу, идет на меня катер, а кричать боюсь, — говорил он, пожимая руки товарищам. — Думаю — крикну, а там японцы... Ну, друзья-товарищи, история!

В эти дни коммунисты бочарного завода узнали многое из того, чего не знали раньше. Они разговаривали с товарищами не только на производственные и общие темы, но затрагивали сокровенные домашние дела и обстоятельства.

Иной раз и передовые производственники задумывались над тем новым, что сулила им жена, которая вместе с ними пойдет к станку.

Медведица вечером отправилась в Рабочую слободку. Дважды уже она наведывалась к Сурковой, жене электромонтера Суркова, и дважды не заставала ее.

Домик Сурковых расположился на склоне сопки, в седловинке, фасадом на запад, ограда вокруг него из колючей проволоки, калитка новенькая. Козы паслись у забора. Мальчишка гнал в долину стадо коров.

На этот раз Суркова оказалась дома. Невысокая, босая, с русыми волосами, перевязанными лентой, она напоминала девочку, да ей и в самом деле не было еще и двадцати лет.

— Нюра Суркова, что ли? — спросила Медведица, открывая калитку и смотря, как Суркова быстрыми, ловкими движениями снимает с веревки белье. Глаза у нее были синие, нос прямой и тонкий, с резко вырезанными ноздрями, что придавало женщине гордое выражение.

— Не ошиблись, — ответила Нюра, кладя в корзину детское платьице.

— Я — Матюшина, с бочарного завода, с того самого, где работает ваш муж... Узнать о вашем житье-бытье и поговорить... Слыхала, что в комсомоле состояли...

— Боже мой, конечно, состояла!..

Она распахнула дверь в комнату, и в комнате Медведица увидела двух детей: полугодовалого и двухгодовалого. Старший возился с кубиками на полу. Младший, обложенный подушками, сидел на диванчике. Оба — полнощекие, с веселыми оттопыренными губами.

— Вот они — будущие комсомольцы, а я уже старуха, честное слово!

— Матери у вас нет?

— Ни матери, ни тетки. Я да они.

В комнате было уютно. Обеденный стол накрывала хорошая клеенка, второй столик поместился между окнами, его занимали книги, тетради и патефон. Светлые дубовые стулья, комод, диванчик... Старший мальчик, увидев мать, потянулся к ней с кубиками.

— Вот, пожалуйте, — сказала с некоторым удивлением Нюра, гладя сына по головке, — вот как сложилась жизнь. Появились и приказывают мне!

Медведица села, расстегнула пальто. На стене, над диваном, висели две картины: осень в горах и осень на берегу залива. Березы и клены — золотые и алые, погруженные в густое синее небо, — невообразимо радовали глаз.

— Это кто же?.. Или куплено?

— Муж... Николай... Хорошо ведь?

— Вполне. Не знала за ним этого.

— Я поставлю чайник... Пока взбирались к нам, товарищ Матюшина, наверное, устали... пить вам хочется...

Выбежала в кухню. Донесся звон ведра, зашумел примус. Младенцы смотрели на гостью во все глаза. Дети Медведице понравились, домик и Нюра понравились тоже. Сурков был высокий худощавый парень, хороший монтер — Медведица знала его еще не женатым... Женился-то он совсем недавно, а вот уже двое детей. «Жизнь-то не любит канителиться на одном месте, — подумала Медведица, — она знай себе катит!..»

За чаем Нюра рассказала о себе. Когда она училась в школе, были у ней тысячи планов на жизнь: и в вуз она пойдет, и отправится путешествовать по Дальневосточному краю, и обязательно сделает открытия в науке. Думала, что иначе и быть не может: она — комсомолка, живет в Советской стране... В первое время после выхода замуж не сомневалась, что все так и будет и Николаю придется считаться с тем, что жена у него женщина нового склада...

— А вот, подите, товарищ Матюшина, что получилось... Один родился, и второй родился... Ясли в одном месте, вуз — в другом; попробовала учиться, да вдруг дети заболели... Вот и осталась при детях.

— Ну с детьми, это, конечно, целая служба, — сказала Медведица. — То да сё...

— И вот думается, товарищ Матюшина, как сильна природа! Человек умом так и взлетел бы, а на земле тысячи всяких законов, они его цап — и держат.

— Я вот к тебе по поводу этого самого «цап» и пришла. Хоть и важно детей растить, а ты все-таки отбилась от народа.

Она стала говорить, какие задачи стоят перед Дальним Востоком, перед рыболовством Дальнего Востока, и перед тем заводом, на котором работает Нюрин муж — Сурков.

— Конечно, это тебе не вуз, завод есть завод. Но и на заводе тоже многому полезному научишься, а через пару годков дети подрастут, смотришь, и в вуз пошла. А дети твои будут в интернате, рядышком с тобой. В обеденный перерыв сбегала, посмотрела. Работу с Николаем кончили, домой идете, взяли галчат на руки и пошли. А хотите, пусть на круглосуточном остаются. Николай-то как к детям, заботлив?.. Или ты только одна?

— Нет, почему же, когда он свободен, он от хозяйства не отказывается.

— Ну, что же, — сказала Медведица, — на заводе нужна помощь. Так придешь, поможешь? И мы тебе поможем.

Нюра оправила волосы, оглядела младенцев, глаза ее вспыхнули.

— В самом деле пойду! Какие могут быть разговоры, дети-то ведь будут рядом!..

— То-то, — засмеялась Медведица. — Законы у природы, конечно, сильные, но наши большевистские одолевают их, потому что они тоже по закону мира построены да к тому же самые новехонькие. Не подведут, крепкие!

Нюра провожала ее за калитку. Вечерняя звезда переливалась над Амурским заливом. Все было серо-синее: залив, небо над ним, сопки, и в этом серо-синем, мягком, неопределенном мире переливалась, сверкая, огромная звезда.

«Вот Гущин и Святой Крест обрадуются, — подумала Медведица. — На Суркову и не надеялись, Николай Сурков говорил: — куда ей! По рукам и ногам связана! — Ан, веревочку-то мы и развяжем…»

Дважды в неделю Гущин собирал у себя коммунистов и расспрашивал их о том, как подвигается порученное им дело. Теперь он особенно горячо ратовал за него, задетый за живое тем, что не он, руководитель заводских большевиков, был инициатором.