Павел Далецкий - Концессия

Шли прежним порядком.

Дорога превратилась в тропу.

По сторонам темные массы гор. И не преодолеть ощущения, что они живые, обступили, наклонились, слушают.

— Держитесь правее, — говорил Фролов, — слева распадочек, метров триста будет...

Но идти, несмотря на подъем, легко, и даже груз легок. Полоса рассвета. Она все шире и шире. А уцелевшие звезды все ярче. И вот уже утро. Узкая тропа ползет по жестким бестравным сопкам. Когда Точилина оглянулась, она увидела, насколько крута эта тропа. Спускаться по ней — голова закружится, даже стоять трудно. Сопка за сопкой круглыми волнами скатывались к долине, к деревне. И далеко внизу лежало странно темное небо, более темное, чем то, которое было выше. И вдруг она поняла, что темное небо вовсе не небо, а океан, который вдруг стал виден с этой высоты, и тогда ей показалось, что она совсем ничтожна, совсем невесома среди этих горных громад, безграничного неба и такого же безграничного океана.

Но это чувство не было гнетущим, наоборот, оно поднимало. Хотелось думать, что людей и вместе с ними Точилину ждет чудесное счастье.

Ей хотелось об этом сказать, но не было слов, чтобы объяснить весь торжественный строй чувств. Единственно, что можно было сказать: как хорошо!

И она повернулась к Гончаренко и сказала:

— Гончаренко, как хорошо!

— Да, сестричка, тут захочешь стать дикарем.

— Что ты, наоборот!

— Нет уж, не наоборот. Я поставил бы здесь избу и зажил.

— Здесь надо здравницу поставить. Когда человек и природа объединяются, тогда, Гончаренко, хорошо. А жить дикарем, подчиняться природе — неправильно.

— Жить охотником — в этом есть смысл.

— Я не возражаю против охоты, хотя, мне кажется, что сейчас охота не имеет смысла. Мясо и мех можно добывать и без охоты.

Подъемы на перевалы делались все круче, а долины за ними все теснее. Луга! Фиолетовые и оранжевые лилии выше колен! Белоснежные шапки вершин окружали эти усыпанные цветами луга.

Фролов показал вперед.

— Горячие ключи!

— Зейд не дура, ушла сюда с рыбалки, — заметил Гончаренко.

Долину замыкал серый утес-однозуб. Сколько ни искала Точилина прохода, она не могла разглядеть ничего похожего: на западе поднималась ровная стена.

И вдруг узкое, немыслимо узкое ущелье: точно великан ударил мечом по хребту и рассек его до земли.

В этом коридоре прохладно и сыро, ручеек сочится по дну. Идешь и плечами задеваешь за стены. Со стен капает. С верхнего карниза сорвались птицы. Держась руками за камень, Точилина выглянула из коридора. Она увидела закрытую долину — чашу. Шумели потоки... Из чаши подымался не то пар, не то дым. И под ногами не камень, а рыхлая тёмнокрасная земля. И с каждым шагом все сильнее странный, ни на что не похожий запах. Так не пахнет земля, так пахнет живая плоть. Точно пробегали здесь бараны, вспотевшие от страха и бега.

Тропинка привела к ольховнику. Точилина опустила руку в ручей, чтобы напиться, и с криком отдернула руку: вода была горяча.

— Павел Петрович! Гончаренко! Кипяток!

Гончаренко бросился к ручью, попробовал пальцем, присел на корточки и засмеялся. Конечно, он знал, что на Камчатке, в стране вулканов, много горячих ключей, но одно дело об этом читать, а другое — погружать в такой ручей палец.

За кустами в ручей впадало еще несколько ручьев. Он становился внушительным и в ложбине разливался.

В ложбине стояли шалаши, у одного из них дымился костер.

— Гости на ключах, — сказал Фролов.

У шалашей были вырыты и обложены прутьями ямы, соединявшиеся друг с другом протоками, — местные ванны.

Из средней ванны торчали две головы: седая, с худым лицом, в маленьких дымчатых очках, с острой бородкой, и круглая, краснолицая, с оскаленными в улыбке зубами.

Круглолицая закричала:

— Здравствуйте, люди добрые... Ух, здорово!

Седой молчал, время от времени из воды поднимались его ладони, одна снимала очки, вторая обмывала лицо.

В воде сидел профессор, начальник экспедиции, с членом экспедиции. Экспедиция разбилась на несколько отрядов, этот возглавлял профессор.

«Точно на людной улице встретили вдруг профессора!» — подумала Точилина, направляясь к последней яме.

В последней от ручья яме вода была теплая, какая-то необыкновенно легкая, почти неощутимая. Точилина побыла в ней минут десять, потом на четвереньках перебралась в соседнюю. Тут было горячее. Приятно напряглись натруженные ноги.

В третьей было настолько жарко, что она сидела, разинув рот, переживая блаженное ощущение, точно жар вытягивал из тела все усталое, болезненное, несовершенное.

Когда она пришла в шалаш профессора, профессор сидел босиком, в длинной белой рубашке, пил из эмалированного чайника крепкий чай с лимоном и говорил отрывисто и сурово, точно кого-то отчитывал:

— Лесов достаточно, вполне достаточно, хотя и не бог знает сколько... главным образом, по долине Камчатки. Лиственница. Превосходное дерево. Имеет промышленное значение. Возраст леса — больше двухсот лет. Это богатство. Григорий Данилыч, нарежьте лимончику.

Григорий Данилович складным ножом резал лимон. Профессор наливал очередную кружку чаю и продолжал:

— Добывать можно, я уверен, до двухсот тысяч кубометров древесины в год. То есть, в значительной степени можно удовлетворить потребность в таре, кунгасах тут же на месте, не привозить из Приморья или из Одессы. Надо форсировать строительство лесокомбината. Но надо хозяйничать с умом... Кроме того, надо больше консервных заводов! Что ж это ваше АКО? — Он смотрел сквозь дымчатые очки на Березу. — Если конкурировать с японцами, так уж конкурировать. А то поставили парочку около Усть-Камчатска!.. Мало, мало!.. Не жалейте средств. Японцы будут сопротивляться, делать гадости, но этого не нам бояться... А вы что же не наливаете чаю? Превосходный. Куплен в вашем же АКО. Кроме того, несомненно, есть золото и платина, но требуется дополнительная разведка. О нефти можно говорить определенней... О дикой рыбе особенно не думайте, планов особенных не стройте — недолговечная статья. Если хотите иметь рыбу, разводить надо. Уголь есть. И неплохой. Во всяком случае, на первых порах для местной промышленности хватит. По-моему, залежи большие... Ну, что ж чаёк...

Береза налил в кружку.

— Барышне налейте.

— Спасибо, — сказала Точилина, которая, наконец, разобрала, кого отчитывает профессор. Он отчитывал прежних исследователей Камчатки.

— А вы откуда идете? — осторожно спросил Фролов.

Профессор не ответил, ответил Григорий Данилович. Он называл речки, деревни, горные точки...

— Так-так, — кивал головой Фролов. — А не встречали по дороге к Аваче путешественников: двоих мужиков и девку?

— Встречали! — буркнул профессор.