Алексей Кожевников - Том 2. Брат океана. Живая вода

Познакомиться с новой машиной пригласили работников обкома партии, облисполкома, «Водстроя», машинно-тракторных станций, колхозов, совхозов и других организаций, имеющих отношение к поливному делу.

Машина была в поле, — накануне она проходила испытания, — кругом стояли приехавшие посмотреть ее. Анатолий Семенович ласково кивал на машину и говорил:

— Вот новый сельхозработник. Если нужен канал — выроет, не нужен — зароет. Прошу любить и жаловать!

Сразу же посыпались вопросы: кто изобрел машину, как действует она, откуда получила ее Опытная станция?

— Алексей Егорыч! — позвал Дробин Турова, который и в день своего торжества оставался незаметным. — Идите сюда! Рассказывайте!

Туров подошел к машине, сказал, что в таком виде это — канавозарыватель: на уширенную раму тракторного плуга справа и слева были навешены два ножа типа уменьшенных грейдерных. Затем он кивнул Топоеву, стоявшему поодаль со своим трактором. Топоев прицепил машину к трактору, и сцеп двинулся по одному из каналов. Ножи подрезали борта канала и сваливали их в русло, за машиной оставалось ровное место. Затем Туров и Миша Коков быстро, прямо в поле, переоборудовали машину в канавокопатель, — на ту же раму навесили двухотвальный корпус, вроде увеличенного пропашника, ножи заменили несколько меньшими и поставили под другим углом. Канавокопатель двинулся по полю, пропашник при этом делал русло канала, а ножи, подгребая землю с боков, усиливали и формовали ему нужные борта.

Сначала машина произвела на всех приезжих неважное впечатление: люди ожидали увидеть что-то подобное трактору либо комбайну, во всяком случае внушительное. А на деле оказался всего лишь несколько измененный плуг, сделанный вручную из старого железа и даже не покрашенный. Нового подходящего железа на станции не нашлось, а окрасить, потом ждать, когда просохнет, было некогда: начинались весенние работы, и машина срочно требовалась на поля.

Кто-то пренебрежительно назвал ее «муравьем», и пока «муравей» стоял без дела, его оглядывали с недоверием, с усмешками. Но вот «муравей» вышел на работу и через час закрыл пять километров постоянных каналов, а еще через час проложил столько же временных. Недоверие сменилось удивлением, усмешки восторгом: ведь этот работяга один в несколько дней всю оросительную сеть Опытной станции может заменить новой, а полсотня таких управится по всей области. И не надо их ни покупать, ни выписывать — любая машинно-тракторная станция может сделать в своей ремонтной мастерской.

Около «муравья» сам собой возник митинг: у кого-то вырвалась похвала, другие подхватили ее; затем Доможаков сказал:

— Говоря откровенно, зрелище больше чем скромное, но дело великое. Эту простенькую машинку с неказистым именем — канаводелатель — можно приравнять к тем сложнейшим агрегатам и сооружениям, которые подают воду на поля среднеазиатских республик и Закавказья. Если они дали нашей родине миллионы гектаров орошаемых земель, то и наш «муравей» тоже способен дать миллионы.

На Опытной станции, конном заводе и во многих колхозах весенний сев проводили по-новому. Сначала — в последний раз по постоянным каналам — сделали предпосевной полив, затем все каналы, кроме магистральных, заровняли. Поля, раздробленные на маленькие участки, обратились в крупные массивы. Тогда их вспахали, заборонили, засеяли. А по засеянному, где нужно, прошелся канавокопатель и проложил временные оросители для вегетационных поливов.

Когда наступила жатва, временные оросители, как прежде постоянные, сделались помехой для уборочных машин. Чтобы устранить ее, по оросителям пустили самоходные комбайны. Эти машины очень кстати появились на этих полях: обычный комбайн с тракторной тягой при обжине каналов помял бы много хлеба, а самоходы, у которых рабочая часть впереди тяговой, обжали их без потерь. После обжина по оросителям прошелся канавозарыватель, и поле стало ровным. Жни от края до края в любом направлении!

Новая система орошения дала огромные выгоды: вся земля, пропадавшая раньше под закраинами, пошла в дело, даже по каналам рос хлеб; машины заработали в полную силу, исчезли сорняки, отпали тяжелые работы по прополке. Эта система открыла путь для безграничного укрупнения машин и развития механизации в поливном хозяйстве.

На окраине города, где постоянно толпились желающие ехать, машину остановили окриком:

— Вы, случаем, не на конный?

— На конный. Садитесь! — отозвался Застреха и пересел из кабины в кузов поговорить с попутчиками.

Пожилой бородатый человек в помятой одежде из грубой материи, в ворсе которой там и тут застряла сенная труха, рассказывал, зачем он едет на конный:

— Председатель я, из колхоза. А теперь нашему брату внедряют на каждом повороте: «Поезжайте да поезжайте к Лутоне. Обязательно побывайте!»

— Он, между прочим, не Лутоня, а Лутонин, — заметил Застреха.

— Чего только не говорят про него! Чудодей… в голой степи, где ковылинка от ковылинки стояла на сажень, где и овечке нечего было защипнуть, завел пруды, леса, огороды. На прудах белым-бело от гусей и уток, их там гуще, чем в лапше лапшинок. Каждого приезжего угощает жареным гусем с яблоками. В огороде — арбузы, дыни. Вырастил, сказывают, какой-то удивительный тополь, на весь мир один. А другие говорят: пустой затейник. Теперь задумал совсем несуразное — поля льдом поливать. Вот еду и тужу: не потратить бы зря время. И не ехать нельзя: одолела засуха. А вы зачем?

— Тоже одолела засуха. Подходит время косить, а нечего. У меня бараний совхоз. Тоскливая серая скотина. — Застреха презрительно фыркнул. — Год работаю и ни единого барана толком запомнить не могу.

— Как же это? — удивился председатель. — Одни — рогатые, другие — комолые.

— У меня и тех и других тысячи…

— Рожки у всех разные, — в голосе председателя зазвучала нежность. — На что уж одинаково мекают, и все-таки каждый по-своему.

— Ничего не понимаю в этой музыке.

На зеленом кургане мелькнул белый деревянным столб с поперечной доской — вроде креста. На доске крупное черное слово: «ЛЕС».

— Лес… Где, какой? — удивились все. Кругом была только трава.

— Наверно, посадки.

И когда забелел другой столб, Застреха попросил шофера свернуть к нему.

Столбы — их много — стояли вдоль молодой лесозащитной полосы, едва поднявшейся над травой. Они предупреждали табунщиков, гуртоправов, чабанов: не сделай потраву, паси дальше.

Показался Главный стан конного завода. Рядом с ним лежало широкое белое пятно, сверкающее, как зеркало под солнцем: не то запоздалый снег, не то солончак, но то пруд.

Но снегу лежать не время: был конец мая с жарой под тридцать градусов, пруд и солончак не могут сверкать так сильно.