Алексей Кожевников - Том 2. Брат океана. Живая вода

— И не ручей и не река. Одно очень любопытное явление местной природы. — Коровин подал Василию стопку слежавшихся потрепанных документов: — Позвольте сначала рассказать о себе! Так вы, пожалуй, не поверите в мою воду.

— А мы посмотрим. — Василий приказал дежурному достать в поселке лошадь и санки. Пока доставали их, Коровин рассказал, что послан в Забайкалье Советской властью из Москвы весной восемнадцатого года на ремонт железнодорожных мастерских и депо, разрушенных вечной мерзлотой.

— Я сохранил документик, посмотрите!

Выехал он на одно лето, а тут началась «гражданская катавасия», и застрял, мытарится третий год. В Москве оставил жену, сына, не знает, живы ли, может быть, он уже давно вдов и бездетен.

Привели лошадь, Василий с Коровиным сели в кузов, на козлы править — красноармеец. Около речки, промерзшей до дна, Коровин велел остановиться. Тут вдоль линии стояло несколько бугров очень правильной формы, занесенных снегом. Скорей всего можно было подумать, что это свален балласт или песок для ремонта пути, но Коровин сказал:

— В них вода.

— Вода?! Тут?..

Куда правдоподобней было то, что за буграми прячется белогвардейская засада. Василий знал немало случаев, когда благообразные чистенькие старички, вроде Коровина, с честными глазами, с добрыми мирными лицами, с тихим голосом, оказывались предателями.

Коровин начал рассказывать, что тут кругом в земле лежит слой вечной мерзлоты, земля оттаивает только сверху на два-три метра. Сейчас, в половине зимы, самая любопытная картина: сверху — мерзлый пласт, ниже — талый, под ним — опять мерзлый. И вот талый находится в очень стесненном положении. Действует тут простой физический закон: вода при замерзании увеличивается в объеме. Чем толще делается верхний мерзлый пласт, тем сильнее нажимает он на талый. Наконец, в талом пласте наступает нестерпимая теснота, и вода (а тут у речки весь берег пропитан водой) прорывает где-нибудь в слабом месте верхний мерзлый слой. Получается бугор. Сверху у него ледяная корка, а ядро жидкое. Пробить корку — вода ударит фонтаном.

— Ну, что скажешь, товарищ комиссар? Сказка?

— Скоро узнаем. — Василий велел красноармейцу поворачивать обратно. Он замечал подобное этому около Игаркиного зимовья: на гладком месте вдруг за одну зиму возникали бугры. Только там они были гораздо меньше забайкальских (вроде могильных холмиков), и что внутри у них — он не догадался посмотреть.

— Ну, хорошо, — сказал Василий Коровину. — Я пригоню паровозы. А если в буграх не окажется воды? Как с тобой быть?

— Как угодно. Я знаю: вода есть. Бугры у меня на глазах выросли и все еще растут. Вот когда остановятся, тогда и там, кроме ледку, ничего не найдешь. А пока что… вовремя подоспели, товарищ комиссар.

Паровозы придвинули к буграм, продолбили ледяную корку, и действительно из бугров хлынула вода.

На четвертый день пурга стала тише. Василий надел полушубок, шапку-ушанку, высокие сапоги из оленьего меха. Мариша спросила, куда он так наряжается.

— Пойду посмотрю, как там живут. Пурга-то, может, продует еще с неделю. Сама знаешь здешние ветры. И Борденкова вышлю. Не то захватит весна где-нибудь на полдороге. Пойду, вышлю. Доедет, молодой.

Мариша хорошо знала игарские пурги. Однажды пурга дула семь суток. Выходя за дровами, за льдом, Мариша обвязывалась веревкой, другой конец веревки был прибит к дверному косяку.

— Подожди-ка… — Мариша достала рюкзак, положила в него каравай хлеба, три банки консервов, кусок вяленой рыбы. — Надень-ка, на!

— Я? Зачем? Город-то весь триста метров.

Мариша сказала, что триста метров в такую пургу могут стать очень далеким путем. Напомнила случай с плотником Жаворонковым. Была у Жаворонкова невеста Маша, жила в соседнем бараке, через пустырь метров в сорок. Вот так же задула пурга. Затосковал Жаворонков по Маше, пошел проведать. А через два дня, когда пурга затихла, нашли его замерзшим под другим берегом Енисея, о сугробе.

— Он, наверно, все про Машу думал, а надо было и о ветре помнить.

Василий толкнул дверь. Она приоткрылась и снова захлопнулась, ухнула, как пушка, с потолка сыпануло землей.

— Ветерок-то, ого!..

Он отошел к столу, некоторое время посидел там задумчиво и молча, как перед долгой разлукой, потом взял и надел рюкзак, поцеловал Маришу, дочурку, подумал: «Так оно, пожалуй, лучше будет. Не для того жил тридцать семь лег, был в тюрьме, в ссылке, воевал, наконец — не для того и сюда приехал, чтобы погибнуть, как влюбленный Жаворонков». Тряхнул сумку — было тяжеленько, — усмехнулся: с этим можно и в далекий путь.

Ветер с такой силой прижал дверь к косяку, что Василию пришлось отдирать ее, навалившись всем телом.

Шел, увязая в рыхлом снегу где по колено, где выше, и все помнил: «Ветер должен дуть немножко в левое плечо… А Жаворонков определенно сам виноват, слишком много думал про Машу».

Впереди в белом месиве снега что-то затемнело. «Ага, пожарный сарай, через дом — Борденков».

Борденков лежал на лавке и старался угадать по шуму за окном, затихает ли ветер или усиливается. На полу у порога лежал Большой Сень, курил корешковую трубку. Он вызвался проводить Борденкова до Туруханска. Там уже четвертый месяц учился на кооператора его сын Кояр.

Медленно попыхивая трубкой, Сень думал о встрече с Кояром, о том, что снова пойдет в домик для гостеванья. Поведет его угощать и рассказывать о революции, о Ленине уже не чужой человек, а родной сын.

— Вот и доверяйся: на улице солнце, а они дрыхнут, — говорил Василий, обивая с ушанки снег. — Я думал, они давно в дороге. На улице-то скоро весна грянет. Ну, деятель, есть у тебя памятная книжка? Доставай!

— И не одна. — Борденков достал две книжки.

— Запиши в обе, спрячь по разным карманам. Одну потеряешь — другая сохранится. — Василий снял рюкзак, спросил: — А чем кормитесь?

Они ели продукты, заготовленные на дорогу. Было у них два мешка консервов, рыбы, икры, сухарей.

— Тогда не буду угощать. — Он облокотился на стол. — Ну, деятель, записывай. Обязательно разыщи инженера Коровина. Зовут, кажется, Николаем Ивановичем, в крайнем случае — наоборот, это я точно помню. Погляди, поговори, других спроси и, если надежен, вези сюда.

Василий рассказал, как добывали они с Коровиным воду из мерзлотных бугров.

— Только этого самого… Сдуру привезешь какого-нибудь однофамильца, прощелыгу.

— Где искать его? — спросил Борденков. — От моря до моря?

— Надо будет — обыщешь и от моря до моря. Спрашивай в путейском комиссариате. Коровин по железным дорогам работал. Стар, от семьи уезжать не захочет, денег много запросит… не жалей денег, забирай семью! Да страхи там разные не разводи.

— Знаю.

— А я другое знаю: захочет иной героем показаться, и ну, пошел… Зима в Игарке девять месяцев, морозы пятьдесят градусов, рядом Ледовитое море, — до белых медведей договорится. У меня чтоб не было медведей!