Николай Плевако - Полнолуние

Елена вспомнила, как зашла первый раз рано утром в эту заждавшуюся хозяина комнату и подумала, что вот теперь она многое может сделать в хуторе, была уверена, что поведет дело умнее, чем предшественник, и, как ей представлялось, без особых трудностей сможет осуществить свои задумки.

В хорошем расположении духа она прошлась из угла в угол, потрогала красное знамя, прочитала «Свидетельство». Сколько раз она бывала в этом кабинете студенткой, потом зоотехником, а теперь вошла хозяйкой— свободно, уверенно, не чувствуя никакого стеснения. Она развернула на столе карту колхозных угодий, поделенную на разноцветные квадратики. Желтые квадратики — это поля кукурузы, коричневые — пшеницы, черные — пары, зеленые — травы. Елена позвала бухгалтера, совсем молодую, но серьезную и строгую женщину, повязанную крест-накрест цветным шалевым платком.

— Есть у нас производственный план?

— А как же!

Бухгалтер вроде бы обиделась. Она принесла конторскую книгу, испещренную цифрами. Производственный план был составлен добросовестно, как сразу отметила Елена, только прежний председатель в него редко заглядывал и держал больше для начальства. Елена углубилась в чтение, водя пальцем по серой бумаге с влипшими в нее какими-то остюгами. «Получше можно было бы найти тетрадь, — подумала она с неудовольствием. — Верно говорят: „Достались по наследству перья после бабушки Лукерьи“».

Глупо, конечно, предполагать, что до Елены в колхозе никто не брал в руки карандаш, не считал, не прикидывал, не делал выводов, но мало было охотников до переустройств.

Елена поймала себя на том, что, рассуждая таким образом, видит перед собой Ивана Дмитриевича Глаголина, мысленно объясняет ему свои сомнения и как бы ждет его поддержки. Она никогда с ним не встречалась, но хорошо знала по книгам, статьям, выступлениям. Казалось, делай так, как советует Глаголин, и дело быстро двинется вперед.

Елена достала чистый лист бумаги, придвинула ближе чернильницу, собралась с мыслями, как дверь вдруг распахнулась и в кабинет вошел тракторист Пантелеев, видно, прямо с поля, перепачканный землей и машинным маслом.

— Как быть, Елена Павловна?

— Что такое?

— Позарез надо в город.

— Кто же зябь будет пахать? Зима не за горами.

— Я тоже зимы боюсь. Хата стоит недостроенная. Гвоздей нужно с пудик.

— С гвоздями трудно в колхозе. Но бригадир говорил мне о вас, я выделю этот пудик, как только получим гвозди на складе. Идите работайте. В такое время трактор нельзя оставлять даже на час!

— Надоело мне ждать, Елена Павловна. С весны в сарае целой семьей живем. Терпения уже нету. Жена загрызла. Ты, говорит, один такой дурак, в поле да в поле, из работы не вылазишь.

— Сказала же — лично займусь гвоздями.

— День еще подожду, Елена Павловна, больше невмоготу. Освобождайте от работы.

Елена снова взялась за ручку и бумагу, а когда подняла голову, напротив нее уже сидели две женщины и протягивали через стол ладони — натруженные, иссеченные морщинами, не женские, мужские ладони:

— Видите, Елена Павловна.

— Вижу, не белоручки.

— Всю жизнь полы глиной мажем. Надоело. Хотим досками застелить.

— Где же я вам досок возьму, бабоньки? В колхозе коровник и птичник без стропил стоят.

— Отнимаются у нас руки, Елена Павловна. Мы ведь не тунеядцы, честно в колхозе работаем. По двадцать коров в день выдаиваем. Пожалейте наши руки.

А после женщин ворвались двое шумливых мастеровых и забегали плутоватыми глазами.

— Строители мы. По договору у вас.

— Крышу мы должны крыть на клубе.

— Вот, значит, теперь мы хотим спросить: крыть или не крыть?

— Конечно, крыть. И как можно быстрее: лето на исходе.

— А как насчет деньжонок?

— Каких деньжонок?

— Сотенку хотя бы, председатель. Для задора!

Мастеровые стояли посреди комнаты в развязных позах, нагловатые, уверенные, что свое получат. «Кому пришло в голову взять на работу шабашников?» — подумала Елена, но сказала доброжелательно, все-таки строители позарез нужный народ:

— Обратитесь к бухгалтеру. Как у вас там в договоре записано, она в курсе дела.

Мастеровые покосились на дверь, куда тотчас при их появлении ушла бухгалтер, и остались на месте.

— Ты бы сама походатайствовала, председатель.

Елена знала, что ей придется нелегко, но многого, очень многого не предвидела. Колхоз строил, и колхозники чуть ли не через двор закладывали дома, не саманные, не под камышом, как в первые годы после войны, а каменные, под шифером, под черепицей… Какая-то строительная горячка охватила народ: шифер, лес, гвозди, цемент — нарасхват.

Вон их сколько поднялось — веселых, покрашенных синькой или охрой, с витиеватыми резными карнизами и крылечками. А на одном доме по фронтону друг другу навстречу плывут белые лебеди; даже на ящике для писем намалеван голубь с конвертом в клюве. «Ну и пусть люди строят, украшают свое жилье, — думала Елена, — ведь из поколения в поколение ютились в земляных хатах с подслеповатыми оконцами, в кровь разбивали лбы о низкие притолоки…» Нелегко дались эти новые дома. После работы в колхозе, не передохнув, засучивали рукава, подкатывали штаны, месили глину, рыли ямы, клали фундамент, набивали шлакоблоком стены и падали в кровати от усталости как подкошенные. Нет, не манна сыплется с неба в крестьянский двор. Елена хорошо понимала и тракториста Пантелеева, и женщин-доярок с мужскими натруженными руками, но как всех оделить, как не обидеть?

— Елена Павловна, будем сегодня ехать или нет?

На пороге стоял шофер Захар с кнутом, похлестывая им по сапогу. Старая колхозная «Волга» до сих пор была на капитальном ремонте, и Елена ездила то на грузовой машине, то на линейке.

— Обязательно! Вот только бумаги подпишу, — сказала она и, кивая мастеровым на дверь в бухгалтерию, туда, мол, туда идите, прямо с крыльца прыгнула на линейку, легко качнувшуюся на рессорах.

— А производственный план? — крикнула бухгалтер в форточку.

— Потом. Пусть у меня побудет.

— В третью? — спросил Захар, натягивая вожжи.

— Давай в третью.

Легкую линейку кренило набок, того и гляди очутишься в кювете. Комок грязи из-под лошадиных копыт ляпнул Елене прямо в переносицу, и вскоре еще два комка угодили в лицо. Застоявшаяся лошадь, понукаемая Захаром, бежала грузной рысцой, громко екая селезенкой.

— Но! Но! — покрикивал Захар, вздергивая вожжами. — Не лошадь, а реактивный самолет.

Обернулся к председателю, с усмешкой спросил:

— А на МУ-2 не приходилось ездить, Елена Павловна?

— Это еще что за транспорт?

— Коровья упряжка. В войну, говорят, была самая распространенная, да и я прихватил. Наша гнедая чуток резвее МУ-2. Но! Но! — Захар со свистом покрутил кнут над лошадиной спиной.