Евгений Толкачев - Марьина роща

Бывают такие семьи: многолюдные, горластые, зубастые, живут в тесноте и обиде, безалаберно. Их многочисленные члены постоянно и упорно бранятся между собой. Но стоит кому-либо со стороны затронуть одного из них, как весь горластый и зубастый род встает на защиту. Вовсе не потому, что возгорелись вдруг любовью к обиженному племяннику, а потому, что на законном основании можно вцепиться в чужого: наших не замай! А расправившись с чужим, начинают снова сводить бесконечные счеты между собой. Лучше никому не вмешиваться в их дела, не урезонивать, не пытаться примирить — ничего из этого не выйдет: набросятся на такого миротворца горластые, заклюют, засрамят…

Таких многочисленных бедняцких родов немало в Марьиной роще; до революции здесь жили обособленными колониями бедняки-инородцы: мордва, цыгане, китайцы. Национальные меньшинства должны были держаться сплоченно, иначе совсем в грязь затопчут; великодержавный шовинизм давал каждому русскому человеку возможность считать себя выше и лучше любого татарина, мордвина, цыгана. Спайка угнетенных была понятная, естественная, основанная на первобытном законе: держись вместе, обороняйся скопом от более сильного.

У русских родов смысл общности был несколько иной. Редко-редко держался род на почве совместной охраны своих богатств; лишь купеческие семьи, сжатые железными тисками скупости, религией и отцовским кулаком, умели из поколения в поколение копить и умножать нажитое добро. Да и то до времени. Находился обычно наследник, пускавший по ветру все скопленное предками. Или, наоборот, нарождался финансовый гений, вдруг, одним прыжком поднимавший благосостояние, но, добившись этого, спешил удачник отвернуться от своего корня и ловчился в одиночку прыгнуть в высшее сословие.

Семьи потомственных работяг и умельцев вроде Кашкиных держались в куче перед лицом прожорливого хозяйчика.

В роду Кашкиных, многолюдном и бедняцком, всегда бывало глухое недовольство друг другом между отцами и детьми, а по главной и боковым ветвям родства не было ни большой близости, ни вражды. Но с родственными отношениями крепко считались. Это были свои, Кашкины, все эти тести и девери, шурья, зятья и золовки, свекрови и невестки, двоюродные, троюродные, родственники и свойственники. Тонкие генеалогические сплетения их могла установить лишь древняя прародительница бабка Марья, — считалось, что ей много за сто и все Кашкины идут от ее корня и племени… Вся эта бесконечная родня старалась не упустить случая, чтобы по древнему обычаю собраться за чаркой. Случаев для сбора бывало достаточно: именины, дни рождения, похороны, поминки, гражданские и церковные праздники, свадьбы, крестины, помолвки, приезды, отъезды…

Собирались в большой квартире самого преуспевающего в тот момент Кашкина, а в теплую погоду и просто выносили во двор столы, потому что даже просторные комнаты у самого преуспевающего из Кашкиных не могли бы вместить многочисленную родню. А не позовешь — обида, а не посадишь с почетом — вдвое, а забудешь поднести — враг смертный на всю жизнь. В силу этих соображений все основные праздничные даты были перенесены на весну, лето и осень; зимой собирались редко, лишь малым кругом, с малой выпивкой и малым буйством.

Поскольку ни один из Кашкиных не был состоятельным и не мог быть таковым при подобном образе жизни, На семейный круг собирались вскладчину — вносили кто чем: кто деньгами, кто водкой, кто продуктами. Пили только водку и пиво. Покойная Анисья отлично варила брагу, но с ее смертью древнее искусство было забыто, а все попытки молодых поколений возобновить ее тайные рецепты не удовлетворяли потребителей. Не получалась та знаменитая «теткина брага», при которой голова свежа, язык как у профессора, а ноги и руки как ватные, — сиди, пей да похваливай, спорить моги, а драку и не затевай, ничего не выйдет: в руке меткости никакой, и с места не подняться…

Водку деликатно называли вином и брали четвертями, а пиво — только бочонком: и дешевле, и меньше соблазну бутылкой трахнуть по врагу.

Малый круг собирался по обычаю. Во главу стола сажали бабку Марью — живую реликвию и главу рода. Была бабка крупная и видная. От былой русской красоты сохранила в старости благообразие и густые волосы. Зубов, правда, осталось маловато, но, умело подбирая губы, бабка маскировала этот недостаток и получала вид важный и пристойный. Добрые серые глаза со слезой видели плохо, слышала бабка тоже как через стенку, но ведь сто лет возраст-то, доживи попробуй!

Слева и справа от бабки садились две «ассистентки», как младшие жрецы, помощники главного священнослужителя. На их обязанности лежало кормить бабку, отбирая для нее самую легкую пищу, докладывать ей о происходящем и в популярных выражениях толковать ее слова. Сто лет трудовой жизни в царские времена хоть кого истреплют!

Дальше все садились как попало, без местничества, без споров — редкая демократичность даже для старых пролетарских семей. Вообще Кашкины друг друга не стесняли: думай, как хочешь, веруй, во что нравится, или совсем не веруй. Только одно подразумевалось как обязательное правило: будь, честен, не ленись и не пей никаких господских виноградных вин. А в остальном — твое дело, живи, как хочешь.

Начинался круг чинно, по-хорошему: желали бабке Марье доброго здоровья и выпивали по единой. Затем церемонно сообщали родоначальнице о переменах в составе рода за отчетный период: кто умер, кто женился, кто родился. Тут же, бывало, представляли новых членов семьи: зятьев, невесток. Церемония была недолгой, малый круг собирался часто, и не так много накапливалось семейных событий. При встречах на поминках, свадьбах и крестинах церемонии не бывало. Бабка в ответ произносила нечто невнятное, что опытные ассистентки истолковывали как скорбь об ушедших и привет новым членам семьи. После этого чинно выпивали по второй — за усопших и по третьей — за новорожденных.

На этом, собственно, официальная часть кончалась. Начинали есть тяжелые пироги и твердые, как резина, студни. Выпивали уже без счета. Никаких особых яств не подавали, зато миски с горячими рубцами пользовались неизменным успехом. Ах, рубцы, рубцы, как вы вкусны, коли сготовит вас умелая работница-хозяйка, чтобы дешево и сердито накормить ораву привередливых гостей! И промоет их хозяйка несчетное количество раз, и попарит до мягкости, и протомит до нежной розовости, подобной ветчине, и добавит-то уксуса, перца, петрушки, морковки и всякого сладкого да острого корня, и выдержит, и вытомит, и присыплет зеленью и всякой травкой пахучей! Только одно условие: есть горячими и пока водка еще не отбила всякий вкус. Иначе никакого толку не будет, потому что главный секрет хорошей хозяйки — в услаждении сразу всех чувств человеческих, чтобы и глаз радовался, и язык сам по себе щелкал. Ни один ученый повар, ни один шеф из ресторана не сготовит таких поразительных рубцов, как добрая хозяйка из рабочей семьи.