Михаил Жестев - Татьяна Тарханова

Но стать инспектором горторготдела Татьяна уже не могла. Все знали, что она невеста Федора. И она продолжала разъезжать на электрокаре, выстилая свой путь веселыми звонками, которые мало соответствовали ее душевному состоянию, хотя один местный поэт в стихотворении «Электрокарщица» утверждал: «Веселый звон твоих сигналов о радости мне говорил твоей».

Обычно Татьяна старалась так оборачиваться со своей тележкой, чтобы обеденный гудок заставал ее в формовочной. Она завтракала вместе с Улей, с ней гуляла в разбитом перед цехом сквере, и этой своей привычке она не изменила даже после того, как Федор сделался ее женихом, а Уля стала к ней относиться холоднее, чем прежде. Однако случилось так, что обеденный гудок застал Татьяну под погрузкой, и ей волей-неволей пришлось завтракать в заготовительном. Она прошла в цеховой буфет и увидела за столиком Белку. Завтрак Белки был не обилен — кусок хлеба с маслом и чай, и Татьяна развернула перед ней свой сверток с мясом, малосольными огурцами, огромным куском капустного пирога и еще какой-то снедью, которой ее обычно снабжала бабушка Лизавета в расчете, что все эти продовольственные запасы будут поглощаться вместе с Улей.

— Ешь, а то мне одной не справиться.

— Спасибо, — сказала Белка и отломила маленький кусочек пирога.

— Бери больше. — И тут только Татьяна заметила, что у ее новой знакомой заплаканные глаза, отвечает она как-то нехотя, через силу, думая о чем-то своем и очень грустном. — Слушай, тебя никто не обидел?

— Нет, нет, — боязливо оглянувшись, ответила Белка. — Это тебе кажется.

— Доедай пирог, — решительно сказала Татьяна, — и пойдем посидим на моей тележке.

— Я не пойду, еще увидят.

— Увидят? А говоришь, никто не обидел. Тогда пошли на улицу.

Татьяна привела Белку к складу готовых изделий и посадила рядом с собой на кирпичи.

— Рассказывай, что у тебя стряслось?

— А ты никому не скажешь?

— Не болтай глупости.

— Их целая компания. Я ничего не знала. Она меня пригласила в кино.

— Кто она?

— Князева. А там познакомила с одним парнем. И еще с ней была одна женщина. А потом Князева позвала меня к себе. Я зашла. — Белка умолкла и снова заплакала. И сквозь слезы проговорила: — Нет, я не могу рассказывать. Стыдно.

— Все равно рассказывай, — приказала Татьяна. — Все рассказывай, слышишь! Я тебе помогу. Понимаешь? Верка пикнуть даже не посмеет.

— А когда я зашла, она сказала: «Оставайся, сейчас чай пить будем». Я осталась. Пришли какие-то девчата, парни. С комбината только Крюков, а остальные все незнакомые. Сразу принялись вино пить. Меня тоже заставили. Я выпила, и мне стало нехорошо. Меня отвели в другую комнату. Я, наверное, заснула, а когда открыла глаза, увидела того самого парня, с которым меня познакомила Князева. Он вошел в комнату, прилег рядом. Я его оттолкнула. Тогда он схватил меня за руку и толкнул к дверям. А там по полу подушки разбросаны и кругом валяются... Понимаешь? Все полураздетые, пьяные. Помню одно: я вырвалась, схватила с гвоздя свою жакетку и убежала.

— Ты не выдумала все это?

— Нет.

— Постой, Белка. А ты помнишь, где Князева живет?

— Конечно. На заводской стороне. На улицу выходит большой дом, а на огороде избенка с пристройкой.

Белка не врала. И все же Татьяна не верила ей.

— Белка, а когда это все произошло?

— На прошлой неделе, в субботу.

Татьяна нахмурилась.

— Ты скажи по-честному.

— Нет, нет, ты не думай плохое. Я убежала.

— Но у тебя такой вид, как будто все это произошло сегодня ночью. Тут что-то не так, Белка.

— Я себе места не нахожу. Я боюсь даже на работу ходить. Даже сидеть с тобой боюсь.

— Была такая храбрая, и боишься, когда вокруг тебя люди.

— Ничего ты не знаешь, вот и говоришь так. Я тоже думала — убежала, и хорошо. Боялась только, чтобы про меня никому Верка не сказала. Но позавчера иду на работу, а мне тот самый парень говорит: «Завтра у Князевой вечеруха, приходи».

— А ты что ответила?

— Ничего.

— И пошла?

— Нет.

— Молодец.

— А он сегодня утром опять меня встретил. «Ты почему не пришла?» — «Не захотела, и не пришла». А он знаешь что сказал? «Выдать нас хочешь? Так вот, ежели завтра не придешь, смотри, нож в спину получишь». Скажи, что мне теперь делать?

— Не ходи.

— Боюсь я. Они все могут.

— Испугаются. На всякий случай обещай Верке, что придешь. А сейчас ступай одна, чтобы кто-нибудь из Веркиной компании не увидел нас.

Первым стремлением Татьяны было немедленно найти Федора. Он спас ее от Веркиных оскорблений, он может сделать так, чтобы оставили в покое и Белку. Теперь она не сомневалась в его силе.

Татьяна бросилась к телефону. Она вызвала Федора. «Да, приезжай скорей, встречу у проходной». Он не замедлил явиться. «Ну, что стряслось?» Татьяна, волнуясь и возмущаясь, рассказала ему все, что произошло с Белкой. И умоляюще сказала:

— Ты должен спасти ее.

— Надо знать, куда ходить и с кем водиться, — ответил Федор.

— Пусть она виновата, пусть! Но неужели ничего нельзя сделать?

— Можно, конечно, заявить и милицию. Но о чем она заявит? Ей угрожают? А доказательства?

— Но тебя Князева боится.

— Князева — это одно, а вся их компания — это другое.

— Федор, ты же коммунист.

— Я коммунист, который обязан бороться с жуликами в торговле. А для таких дел, как у твоей Белки, есть коммунисты, работающие в уголовном розыске. Нет, я ничем помочь не могу. Я вообще не хочу связываться с уголовным миром. Мне торговцев хватает.

Федор ушел. А у Татьяны вновь возникла знакомая уже отчужденность. Черт с ним! Она сама защитит Белку. Встретит Верку и изобьет. Пусть будет скандал. Пусть их отправят в милицию. Там она все расскажет о притоне. И всю их шайку арестуют.

Татьяна заранее выбрала место для нападения и с нетерпением ждала конца смены. Она так была захвачена желанием отомстить Верке за все свои и Белкины горести, что едва не наехала на встречный электрокар. Она даже нагрубила Ульяне, когда та ей сказала, что надо ставить тележку поближе к столам формовщиц.

Точно по гудку, чтобы не потерять ни одной минуты, Татьяна покинула формовочную. На всякий случай по пути заглянула в прессовую, увидела, что Князева передает пресс сменщице, и поспешила занять свою боевую позицию у густых акаций неподалеку от проходной.

Вот хлынул из цехов людской поток, и Татьяна в своем укрытии почувствовала себя частью этой огромной могучей силы. Но почему же она одна, не со всеми? Что-то было тревожное в этой мысли, но Татьяна от нее отмахнулась. Где же Князева? Наверное, ее задержала сдача смены, что-нибудь неладное с прессом. А не прозевала ли она ее, пока смотрела, как люди идут к проходной? Нет, этого не может быть. Не увидела, так почувствовала бы — идет Верка! Как она ее ненавидит! Людской поток уже схлынул, а Князевой все еще не было. А может быть, она ее все-таки пропустила? Если сосчитает до ста и Князевой не будет, она пойдет в прессовую. Один, два, три, четыре, пять... Слишком быстро. Надо считать медленнее. Раз, два, три, четыре. Татьяна сосчитала до ста, потом еще до пятидесяти и решительно пошла к прессовой. На полдороге прыгнула в первую попавшуюся тележку и, въехав в цех, легко, на ходу, спрыгнула на землю. Огляделась — ну, где тут Верка? Князевой не было. У ее пресса спокойно работала сменщица. Подбежав к ней, громко спросила: