Алексей Ельянов - Просто жизнь

Председатель третий раз уже благодарит Титыча от всех гридинчан: за труд, за то, что всегда и во всем был надежным он человеком.

Самому Александру Титычу и весело, и грустно, и верит он, и не верит, что кончился срок его каждодневного труда, что кончились его главные жизненные силы, и как ни хорохорься, а даже ходить по земле надо с опаской теперь. Годы, годы пролетели. «Но еще ничего, еще потопчем земельку, еще не выбрасывайте меня в отходы, друзья дорогие!» — горячится старый рыбак.

И встал, выпил одним духом рюмку за здоровье всех присутствующих, поклонился на все четыре стороны: людям, скалам, лесам, морю.

— Всем и всему низкий поклон да спасибо.

И снова сел, вдохнул поглубже:

— Хорошо-то как у нас. А, дед? — обратился он к профессору. — Переезжай к нам жить, на рыбачке женим, вона какие они у нас ладные да складные. — И, посмеявшись шутке, снова произнес тост — за женщин, за рыбачек, за жену свою, друга своего сердечного.

Потом встал Даниил Андреевич.

— Спасибо за приглашение, — сказал он притихшему застолью. — Только я горожанин, и доживать мне свой век в своем родном месте. Но жизнь моя была бы беднее, не окажись я в этих заповедных местах.

Профессор помолчал немного. Видно было, как он волнуется, как подрагивают его пальцы, которыми он все хочет и почему-то не может опереться о край стола.

— Я старше Александра Титыча, но, стыдно признаться, первый раз ходил на большую рыбалку. Захватывающее зрелище и очень суровый труд. Великие силы нужны, терпение, мастерство для такого труда. И танцевать вы умеете, и работать. А ведь это так важно бывает человеку, особенно горожанину, ощутить самый что ни на есть натуральный вкус хлеба, вкус воды — всего… Спасибо вам всем, и будьте счастливы!

Застолье взорвалось аплодисментами. А профессор, не терпевший спиртного, с какой-то отчаянной отвагой поднес стопку к губам и выпил залпом, как это делал Александр Титыч.

А потом пошли, потекли споры да рассуждения о жизни городской и жизни сельской, о жизни плохой и хорошей, о прошлом, настоящем и будущем — в общем, о чем говорится во всех застольях.

Петр тоже перебрасывался какими-то фразами, но душа его была с ней, с дочерью Александра Титыча. Не выходил из памяти поцелуй в макушку. Так искренне, отрешенно от всех и с такою нежностью она поцеловала отца в макушку… При видимой хрупкости в ней чувствовалась особенная сила. Какая свобода и красота ощущалась в сдержанности жестов, в блеске волос, в цвете губ и щек, в покатости плеч. «Даже в ее беззащитности чувствуется сила», — подумал Петр. И вот он услышал имя — Анюта.

Странное нетерпение пришло к Петру, хотелось что-то делать, действовать или хотя бы уйти куда-нибудь, но Александр Титыч ревниво следил за каждым гостем. Застолье распалось только поздно вечером, да и то потому, что помешал внезапно налетевший ветер. Он принес тучи, грозу с градом.

Всю ночь гудело, билось о скалы море. Лежа на сеновале, Петр хорошо слышал отдаленные шлепки тяжелых волн, они беспокоили и в то же время яростью, мощью своей настраивали на возвышенный, торжественный лад. Почти что рядом с домом шло сражение воды с твердью. Петр будто бы сам участвовал и побеждал в этой борьбе, а на него смотрела, гордилась им Анюта… Закрыв глаза, он хорошо видел ее. Он ждал следующего дня.

Встал рано утром, когда еще спали, закрывшись с головой, Илья и Даниил Андреевич. После бури утро на удивление было тихим и ясным.

Петр осторожно спустился по лестнице с чердака и пошел по безлюдному поселку., Одна лишь старушка, наверно, страдающая бессонницей, встретилась ему на мостках. Поздоровалась, быстро прошла мимо, шаркая тяжелыми чоботами.

Петр отправился за перевал, сходил сначала на кладбище, оно было пронизано солнцем. Потом он пошел еще дальше, пока не преградила путь новая бухта, очень похожая на ту, вокруг которой расположился поселок. С берега хорошо было видно открытое море.

Горела, переливалась всеми цветами радуги низкая спокойная вода, кружили чайки, а поодаль от нагромождений бревен на берегу возвышались черные гладкие скалы, они были похожи на китов, выброшенных на мель штормом. На скалах отчетливо были видны деревянные кресты. Странным и красивым было это зрелище. Но что это? Петр не знал. Кладбище? Не похоже… Какие-то символические знаки, вознесенные над морем? А может быть, это что-то вроде идолов? Здесь, быть может, жили люди древних цивилизаций? Ведь слышал уже Петр тут много старых непонятных слов, видел танцы, не виданные нигде.

Он сидел на камне, смотрел на искрящуюся воду, на черные скалы и думал, что неспроста занесла его сюда судьба. Здесь, на скалах, окруженных морем, он почувствовал нечто такое, что не приходило к нему еще никогда. Таинственный голос звенел в нем, бился, рвался туда, к вершинам скал, к непонятным молчаливым крестам.

Хотелось увидеть, понять что-то особенное. Позади были дороги, дороги многоликие, как жизнь: чужие дома, люди, судьбы, счастливые и несчастливые встречи.

Все живут на своей, горько или сладко полюбившейся земле. Работают, а поработав, пляшут и поют, ссорятся, мирятся, горюют и любят, рожают детей, отдают им силы, молодость, умирают и ложатся в отчую землю. Все как будто бы просто, по заведенным правилам, обычаям. Но вот соблюсти простоту, этот установившийся порядок жизни — труднее трудного. «Особенно мне, живущему, как птица перелетная…» — подумал Петр.

Над морем кружились чайки: Их сдавленный и призывный крик напоминал Петру крик беды. Как будто и в самом деле, как гласит легенда, белая неутомимая птица с острыми крылами летает за всяким кораблем лишь для того, чтобы в последний миг жизни моряка прокричать: «Спасите наши души!..», скользнуть к волне и подхватить своим острым клювом, как рыбку, чье-то предсмертное дыхание.

Кто-то шел по берегу у самой воды. Анюта! Петр узнал ее сразу. Перепрыгивая с камня на камень, он подбежал к ней:

— Можно с вами?

— Можно.

— А что вы тут делаете так рано?

— Водоросли собираю. Шторм выбрасывает их на песок, а я откидываю подальше, на камни, пусть подсохнут.

— Это зачем?

— Как зачем? Лекарство делать.

Анюта склонялась время от времени над темно-фиолетовыми клубками растений. От водорослей пахло йодом и еще чем-то прелым, терпким.

— Это вы какое-то задание выполняете?

— Нет, просто так. Мне нравится ходить по берегу, особенно когда грустно.

Анюта сказала это просто, доверительно.

— Почему же вам грустно? У вас такое торжество в доме.

— Папка состарился.

Анюта остановилась, посмотрела на Петра, мол, неужели не ясно самому, в чем дело. Праздник, да не тот.

Она села на большой плоский камень, подобрала ноги и сразу слилась, соединилась с окружающей природой, так слилась, будто вода, небо, прибрежный песок и сосны — все роднилось с ней. Говорила она негромко, певуче растягивая слова: